Доля сияния
Шрифт:
– Ну, ты прямо как дитё малое, – хохотнул Лавен. – На кой много сильных магов-то сдалось? Капусту-то на каждом огороде растить надо, а землетряс, скажем, только раз в сто лет и понадобится.
Йоссель остолбенел, пусто глядя на Лавена: такой пугающей была эта мысль. Такой… неправильной.
Колдунцу из йосселевой деревни стукнуло лет сто, не меньше. Был он тучен, ходил медленно, любил карасей в сметане и отчаянно ругался на мальчишек, таскавших сливы из его сада. Лечил колдунец коров и свиней, небольно выдёргивал зубы, сгонял всякую прожорливую мелочь с ягодных кустов и, сколько помнили старики, других формул не знал.
Глядя на скучного одышливого мага, Йоссель уверился, что колдовское умение только от труда зависит. Не жалей сил, разбирай рисунки на пожелтевших страницах книг, выписывай руны всё сложнее раз от разу, и которая нужной окажется, на ту сияние и получай. Не справился с учением – иди репу растить, а коли хватит усердности, так и бурю утихомиривать научишься, и лесной пожар тушить, и чёрный мор прогонять. А уж если что новое выдумаешь, так и мастером станешь, и сиянье без особого дозволения можно будет черпать.
Йоссель давно мечтал такую формулу выдумать, чтобы с вырлами справиться – насовсем.
И что выходит теперь? Может, не сам старый деревенский маг, на десятке формул застрял?
Может, не разрешили просто?
Лист с формулой казался таким хрупким. Смять в пальцах, искорёжить, бросить в огонь… Йоссель задавленно всхлипнул. Жаль было работы, глупых надежд. Себя жаль до невозможности.
Вспомнил, как пришёл в голову вот этот штрих на верхней руне: во сне. Как вскочил, весь в поту, трясущимися пальцами теплил свечу – записать, не упустить. Как бился, замыкая заклятье, а нужный угол никак не угадывался, и руны не желали сплетаться воедино.
И какой восторг охватил его, когда всё получилось, как хотел. Полночи тогда просидел, бездумно, счастливо уставившись в пламя, и судьба обещала только хорошее, и столькому ещё надо было научиться, и сам не замечал мокрых глаз.
А теперь что – снова год ждать? Да не год, если верить Лавену – все десять!
Десять лет дождичек вызывать.
Заплесневеешь!
– Сам буду! – Йоссель в запальчивости треснул кулаком по столу, скривился и потёр ушибленную руку. – Сам буду до сиянья тянуться… вон, как Ханора-мастер, тридцать лет один в лесу жил, руны на песке чертил, а потом сам научился сиянье зачерпывать, без высшего, без никого. И мастером стал – сам.
– Ой, не могу! – расхохотался Лавен. – Ой, балда! Сидеть тридцать лет в лесу, чтоб не десять в городе! Йоссель-мастер влез в болото, потому что учиться охота.
– Ну и нескладно.
– Всё равно балда. Может, его и вовсе выдумали, Ханору-то мастера.
– Как это выдумали? – от возмущения у Йосселя слёзы высохли. – Про него все знают!
– Что с того? Про птицу Аюн тоже все знают, а скажешь, взаправду такая есть?
Йоссель угрюмо свернул лист с формулой. И почему это Лавен целыми днями на кровати валяется, за весь год ни единой новой руны не придумал, а кругом прав оказывается? А он, Йоссель, до черных жучков в глазах книги читает, а всё едино к сиянью не допущен.
Обидно.
– Иди-иди, – насмешливо крикнул вслед Лавен. – Ищи справедливости, недошлёпок!
Йоссель зло хлопнул дверью.
***
За окном будоражаще позвякивало и бряцало. Йоссель высунулся в оконце и зажмурился, когда солнечный луч прыгнул в глаза.
Возле ворот лохматый мальчишка, едва ли не младше самого Йосселя, держал за уздечки сразу двух лошадей. Те хрипели, мотали тяжёлыми головами, звонко переступали по круглым булыжникам двора.
Воевники? Здесь?
Воевник стремительно взлетел на ступеньки – крыльями взметнулся пыльный плащ. Был он мал ростом, но жилист; кольчуга едва не сползала с острых плеч, а поперёк груди лохматилась погнутыми звеньями стянутая ремешком прореха. Блеснули голубые, как две лужицы неба, глаза.
Пахло от него тревожно и резко – железом, потом и травой.
Йоссель задохнулся от внезапного волнения, когда воевник застыл на площадке, едва не задев его крылом плаща. Но человек смотрел не на маленького мага, а куда-то ему за спину.
– Высший примет вас позже, – медленно произнесли сверху. – Подождите здесь.
Йоссель обернулся: младший маг, надутый от важности, помавал рукой с верхней ступени.
– Вас позовут.
И не ушёл – удалился, подметая пол золотой каймой торжественных одежд.
– Это называется "знай своё место", – пробормотал воевник.
Он привалился к стене, будто враз устал до невозможности, даже глаза закрыл. И так, не открывая их, спросил:
– А вы, господин маг, что по стенам жмётесь? Или наказаны за что?
В его голосе не было насмешки, но Йоссель всё равно вспыхнул.
– Зачем вы сюда приехали? – спросил неловко.
– За помощью, – просто ответил гонец. – Вырлы в северных болотах словно обезумели. Их никогда ещё не было так много. Все силы уходят на то, чтобы просто сдерживать их натиск.
– Но у магов нет средства… – прошептал Йоссель.
– Нам нужны хотя бы лекари – врачевать раненых.
– Врачевать? – взвился Йоссель. – Врачевать?
И, повинуясь неожиданному порыву, путая слова, захлёбываясь надеждой и обидой, он принялся рассказывать.
Воевник слушал хорошо: сочувственно кивал в нужных местах, а когда Йоссель дошёл до вчерашнего утра, даже сдвинул белёсые брови.
– И вот выходит, формула моя нужная! Важная! А мне – жди десять лет! – тонко выкрикнул Йоссель.
Ему внезапно стало пусто и зябко, словно боль согревала, пока он таил её, а теперь, высказанная, оставила его наедине с холодом каменных стен. Молчание всё длилось, и невозможно было прервать его, наполненное то ли стыдом, то ли растерянностью.
– Я напомню о тебе, – коротко сказал голубоглазый воевник и двинулся наверх, где уже отворились двери приёмной залы, и стоял исполненный важности младший маг.