Должность во Вселенной. Время больших отрицаний (сборник)
Шрифт:
– В каком смысле, Валерьян Вениаминович? – ошеломленно спросила та.
– В самом прямом.
Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:
– Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?..
– Благодарю! – Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к телефону, набрал номер выпускных ворот зоны. – Несколько минут назад вы выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как оформлен выезд?
Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.
– Сичас… – ответили из пропускной замедленным басом. – Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору номер четыреста пятьдесят пять между отделом освоения института и колхозом «Заря». Машина колхоза.
– А?.. – с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец, но спохватился, положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил директору, что творится в его институте. – Договор четыреста пятьдесят пять, – сказал он приблизившемуся начплана. – С колхозом «Заря». Дайте мне этот договор.
Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте Валерьян Вениаминович листал его, читал – и клокотал от негодования. Оказывается, уже две недели неподалеку от его кабинета, на тринадцатом уровне второго слоя, выкармливают три десятка свиней. «Ну, погодите мне!» Он взглянул на визы, чтобы определить, к кому отнести это «Ну, погоди», – подписи были неразборчивы; это еще подогрело чувства. «Шарага!.. Ничего не было и нет: ни института, ни исследований, ни башни… началось с шараги и развивается, как шарага!»
На свой этаж Валерьян Вениаминович влетел, думая, на кого бы обрушить гнев.
6 апреля, 11 час 51 мин 35 сек Земли
На уровне К7,5 (приемная): 6 + 3 апреля, 16 час 56 мин
Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и сейчас легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из лифта появился директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить, заспешила, открыла дверь в кабинет главного инженера – тот читал, наклонив голову, – замешкалась на секунду: как ловчее сказать? – выпалила:
– Александр Иванович, Вэ Вэ на горизонте!
Она явно не учла скорости, с какой может перемещаться разъяренный директор.
– Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! – рявкнул Пец, входя в приемную. – А во-вторых, что это за «Вэ Вэ»?! Главный инженер – так Александр Иванович, а директор – так «Вэ Вэ»?! Пылесос так можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..
– Простите, Валерьян Вениаминович, – пискнула Нюся, глядя в пол; она сразу сделалась пунцовой. – Я никогда больше не буду так вас называть, Валерьян Вениаминович.
Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.
– Ну, – сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть, – ну-ну… чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у пылесосов, ни у чего нет. Вот «АИ» есть сорт вина, его Пушкин воспевал – значит меня так нельзя. А вас можно…
Он мягко ввел директора в его кабинет.
– Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у нас людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич Документгура, и Виктор Владимирович Стремпе из отдела освоения, и ваш антитезка Вениамин Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и еще, и еще… а никого так не называют. По фамилии, по имени-отчеству, по должности. А вам народом дарованы всего две буквы – и ясно, о ком речь. Да если хотите, «Вэ Вэ» – это больше, чем «ваше величество»!
– Уж пря-амо! – по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол дивана, вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев. – Король, куда там!
– Не нравится «Вэ Вэ», так имейте в виду, что вас еще называют «папа Пец». Чем плохо?
– Не король, так папа – час от часу не легче. Вот, не угодно ли ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами «королевстве»? – Валерьян Вениаминович протянул Корневу договор четыреста пятьдесят пять.
Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул, ухватил себя за нос: «Ну черти, ну откололи!..» – поднял глаза на Пеца:
– Ни слова больше об этом, Валерьян Вениаминович, беру дело на себя, все выясню и ликвидирую. Надо же! – Он снова щедро улыбнулся. – И это вас так расстроило?
Тот стоял, сунув руки в карманы пиджака, глядел исподлобья.
– Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне. И еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я такого не ждал: в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на расправу сановному ревизору… Уж не буду говорить: руководителя, руководителей все предают, – но своего товарища, пожилого человека…
– …И к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк Твен, – дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая, что его сантиментами не проймешь. – Не надо таких слов, Валерьян Вениаминович. Много бы вам помогло, если бы я сидел рядом и отбрехивался. А наверху мы тем временем такую систему сгрохали!.. И тоже хватало трудных минут. – Он смягчил тон. – А улыбаюсь я не тому: просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с вами не встречались?
– В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так сказать, а-ля натюрель, суток пять.
– Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился сильнее, больше рад вам, чем вы мне.
– Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не спешил сократить разлуку! – Пец все не успокаивался. – Хоть бы в неловкое положение не ставили меня.
– А чем я вас поставил в неловкое положение?
– Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова – Васюка. И в одном приказе, соседними пунктами… Это ведь прямо для газетного фельетона. Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут воспринять хладнокровно – но такой анекдотец каждому западет в душу. Теперь ревизор повезет его в Москву… Нет, я догадываюсь, что вами двигало, когда вы составляли приказ: «чувство юмора пронизало меня от головы до пят», – как писал чтимый вами Марк Твен…