Должность во Вселенной
Шрифт:
В кабинет директора Юрий Акимович вошел энергичной походкой. Пец поднялся навстречу ему из-за стола.
— Ругать будете? — воинственно спросил архитектор.
— Нет, Юра, не буду. Все правильно, напрасно вы поспешничали, чтобы поставить меня перед фактом, только себе и другим жизнь вчера осложнили. Я бы согласился.
— Ну, вот — поди знай… — Худое лицо Зискинда выразило облегчение, но заодно и разочарование, что доводы, которые он приготовил, остались без применения. — Так я пойду?
— Жаль, конечно, что решение не вызрело раньше, — продолжал
— В смысле? — насторожился архитектор.
— В смысле безудержно смелого — но в то же время и комплексного, хорошо рассчитанного — проектирования в НПВ. Проектирования-фантазирования, если хотите. С большим запасом возможностей. Симфонического такого, понимаете?
— Симфонического — это звучит. Проект-симфония… Уже, Валерьян Вениаминович, рисуем помаленьку. Проект Шаргорода. Закачаетесь, когда выдадим.
— Не помаленьку надо. Форсируйте.
— Бу сде… так я пойду?
— Объясните мне только, что делает на крыше Корнев с раннего утра? С ним группа Васюка и бригада Ястребова.
— На крыше?! — Теперь на лице Юрия Акимовича были озадаченность и тревога. — Но ведь договорились же на крыше ничего не делать! Послушайте, это опасно: они там нагрузят осевую башню с перекосом, кольцо-лифт еще не сбалансировано, да внутри башни… может плохо кончиться.
— Значит, не знаете? — Директор присел на край стола. — Между тем они там четвертые сутки по своему времени… Юра, вас переселили наверх не только для ускоренного проектирования, но и для присмотра за всем. Верх отсюда почти не координируется, вы же знаете.
— Ну, Валерьян Вениаминович, Корнев есть Корнев. А как они туда доставляют все? Лифт до крыши не ходит, лестницы ненадежны.
— Корнев есть Корнев, Зискинд есть Зискинд. а диетическое яйцо — это диетическое яйцо… Вертолеты им все доставляют. Знаете, вертолет есть вертолет.
— Да ла-адно. Валерьян Вениаминович, я все понял! — Зискинд даже переступил ногами от нетерпения. — Я пошел выяснять.
— Секундочку. — Пец подвел архитектора к окну. — Обоняние у вас нормальное? Что вы скажете об этом? Новое в высотном строительстве? Упрочняющие присадки свиного навоза к бетону?
Зискинд недоуменно потянул ноздрями — и даже побледнел:
— Не надо так шутить. Валерьян Вениаминович! За такие вещи… Хорошо, я разберусь, доложу. — Он метнулся к двери, исчез.
Валерьян Вениаминович закрыл окно, сел в кресло. Он почти зримо представил, как главный архитектор, заряженный этим разговором, ракетой возносится на высокие уровни — выяснять, наводить порядок, приводить в чувство… А его самого кресло располагало к отдыху. «Нет, рано». На табло координаторных часов над дверью было 72.10. Директор нажал кнопку, в дверях появилась секретарша.
— Связь с крышей?
— Еще нет.
— Готовьте приказ об увольнении Терещенко.
— До 24.00 Земли? — уточнила Нина Николаевна срок, в который бедный бригадир связистов навсегда покинет Шар: ей такие приказы были не впервой.
— Да, как обычно.
— Ясно. — Секретарша подошла к столу, положила перед Валерьяном Вениаминовичем бумагу. — Я справилась о грузах, которые доставлены на крышу Александру Ивановичу, вот перечень.
— Вы умница, Нина, спасибо. Как я сам не сообразил! — Пец живо потянулся к листку.
— И еще, Валерьян Вениаминович: бригаду Ястребова вертолетами доставили вниз, двух инженеров группы Васюка тоже. На вертодроме погрузили в автобус, чтобы развезти по домам.
— Уснули?
— Да.
Пец несколько секунд думал, до какой степени надо вымотаться, чтобы мгновенно уснуть в грохочущем вертолете. «А все Корнев: как сам двужильный, так и думает, что все такие». Секретарша ушла. Он углубился в бумагу. Радиолокатор дальностью до 800 километров с параболической антенной, телескоп Максутова, осветительные прожекторы, три бухты капроновых канатов, лебедки, аэростаты, баллоны с гелиево-водородной смесью, листы толстого плексигласа, аппарат газовой сварки, аккумуляторы, дюралюминиевые рейки и уголки, ящики с крепежными деталями… десятки тонн грузов! А еще продукты, мешки с песком… «Во всяком случае, теперь понятно, что он там сочиняет».
В динамике раздался голос секретарши:
— Валерьян Вениаминович, крыша дает связь! Переключить к вам?
— Конечно! — Пец повернул кресло к селекторному пульту. На верхнем экране среди тьмы замаячило голубоватое пятно — сверху поярче, снизу тусклее.
— Алло, приемная, даю проверку разборчивости! — донесся из динамика высокий голос без обертонов; в нем от терещенковского баритона остался только украинский акцент. — Одын… два… тры…
Директор нетерпеливо нажал четыре раза сигнальную кнопку — знак, что звуки различаются нормально.
— Ясно! Даю импульсную синхронизацию изображения. Пятыкратная… (У голубого пятна на экране наметились расплывчатые, меняющиеся скачками очертания — но и только; Пец нажал кнопку один раз: плохо). Даю десятыкратну… (Теперь ясно было, что пятно — это лицо, но чье — узнать невозможно, мелькающие черты накладывались, смазывали друг друга послесвечением; директор снова нажал кнопку). Даю двадцатку… — и на экране рывками, будто быстро сменялись фотографии, замелькало сосредоточенное, с резкими чертами лицо Терещенко: фас, полупрофиль, профиль, наклон головы… Электронное реле телекамеры на крыше теперь выхватывало для передачи вниз каждый двадцатый кадр развертки.
Это было приемлемо. Пец четырежды нажал кнопку. Захлопотанный бригадир взглянул наконец на свой экран, заметил директора:
— Алло, Валерьян Вениаминович, докладываю: связь установлена, на крыше никого нет.
— Как нет? — Пец даже приподнялся в кресле. — А что там есть?
— Докладываю: по краям площадки три лебедки. Он там, скраю, — аккумуляторы. Целый массив, в жизни столько не видел. Барабаны лебедок пустые, канаты тягнуться вертыкально вверх. И кабели от аккумуляторов туда ж… А шо вверху — не выдно, бо темно.