Должностюшка
Шрифт:
– Милый Сергуня,- ещё не уничижительно, но уже с ехидством произнёс Пётр Сергеевич, наливая себе вторую рюмочку, без разрешения, как будто чувствуя себя хозяином на всём этаже а не в своём кабинетике.- У меня стаж восемнадцать лет, на три года побольше тебя, и значит, я опытнее. Разумнее в таких делах.
Сергей Петрович сразу не нашёлся, что ответить наглому приятелю. Так бывает у стыдливых натур, когда на них начинают наезжать гонором, словно бы упрекая, иль намекая на жадность и хитрость.
И всё-таки через минутку он спохватился:
–
– Ты хочешь сказать - блат.- Пётр пару раз ковырнул в зубах спичкой, и чвыкнул на ковёр застрявший мосол от колбаски.- Мне он не нужен, Сергуня - я и так держу все жилки в руках.
Ещё минут пять они оба просидели в молчании: расстаться сразу после такого разговора было трудно, потому что это наводило на мысли о ссоре, а они ведь слыли среди людей добрыми товарищами. Но и долго молчать, пряча глаза в простенках шкафов, уже невозможно: что-то нехорошее меж ними произошло - а начать объясняться, значит, унизить себя. И каждый ждал, выжидал.
Когда стало невмоготу, поднялся Петро Сергеевич:- Ну ладно, Серёга, пойду я,- и протянул руку, словно замаливая приятельский грешок.
– Давай, увидимся,- облегчённо вздохнул Сергей Петрович, и натужно улыбнулся вослед.
Почти целый день оба выдумывали себе разные бумажные дела, не смея больше заглянуть в гости друг к другу: то приглашали каких-то ненужных секретарей, чтобы обсудить совершенно пустяшные дельца, которые могла бы решить и уборщица, или вахтёр - то спешно разъезжались на служебных машинах в разные концы города, может быть, надеясь разорвать их связующие нити.
Вечером Пётр Сергеевич конечно же рассказал Марье Семёновне про долгожданное назначение. Но не сразу.
Он ещё по дороге домой думал, как преподнести ей такой приятный сюрприз. Если всё брякнуть сходу, даже не разувшись, то потеряется в его душе ожидание праздника, исчезнет из сердца томление неги, похожее на подзабытое любовное наслаждение. Для него и вправду этот разговор был как нежное соитие с женой: он знал, что она его поддержит своим бабьим сердечком, и может быть, одарит любящей лаской.
Всё началось за ужином. Маруся вместо пельменей поставила перед ним глубокую миску с борщом, и плошку сметаны.
– А где же пельмешки?- как обиженный мальчишка надул губы Петруша.
– Охолонись чуточку, а то, не дай бог, случится заворот кишок. Их каждый день есть нельзя.
Марусенька, в общем-то, права: много теста кушать вредно. Но почему она не сказала это более ласковым голосом - а то сразу, охолонись. И Пётр Сергеевич самую капельку замкнулся в себе: но сделал вид, хитрюга, будто всерьёз оскорблён.
– Я сыт,- гордо сказал он, отодвигая от себя миску с борщом.
Мария Семёновна с ехидцей обернулась от телевизора, где тоже делала вид, хитрая лисичка, будто ей интересен старый сериальчик:- Это где же тебя накормили? уж не дома у Аллочки?
Петруша едва не поперхнулся; ему показалось, что на лысеющую голову свалилась люстра и загремела своими висюльками - настолько пронзительно звенела в доме тишина, словно набатная колокольня - караул! пожар! туши!
– Откуда? кто? как? ведь про Аллочку знают только несколько дружков в департаменте, но они обещали молчать о секрете. Сергуня! больше некому - только ему теперь выгодно испохабить моральный лик уважаемого Петра Сергеевича.
Все эти мысли очень быстро промелькнули в хитрых извилинах бедного Петруши - как скорый поезд, а не улитка - и он уже знал, чем будет изворачиваться.
– Что?! Ты слишком много смотришь всех этих сериалов и слушаешь сплетни своих подружек!
Нападение - вот самая стойкая защита.
– Значит, я всё придумала?- Марья Семёновна, конечно, не особенно верила мужу в любовных делах, но ей хотелось быть красиво обманутой, чтобы было похоже на правду.- Тогда зачем ты то и дело шляешься к ней безо всякого повода?
Вот тут и пригодилась Петруше его главная новость; туз, козырь - который он сразу не выложил.
– Да затем, что она в курсе всех наших назначений! Меня собираются выдвигать на место начальника, заведовать комитетом - представляешь?!
– не может быть,..- тихонько охнула Маруся, выронив чашку с недопитым компотом.
– Может. И мой бывший дружок Сергуня пытается меня подсидеть.
Теперь уже в русой головке Марьи Семёновны замелькали догадки, намёки, отмазки - мудрые наития женской души. У неё снова прорезался звучный обвиняющий голос, только уже не в любимого Петрушу, перед которым ей горько и стыдно:
– Так вот для чего мне эта стерва Мариночка о тебе набрехала! Чтобы своего муженька в тёплое кресло пристроить. Вот сучка.
Марья Семёновна застыдилась. Хоть она и знала, что дыма без огня не бывает - что одно то, что эта Аллочка существует на свете, уже наводит на подозрения - но Петруша был очень убедителен и сильно хотелось верить ему. Извиниться она не смогла бы, женщина всё же - зато тут же сварила супругу домашние пельмешки, и подала к столу, щедро полив их соусом. А после ужина, конечно, были у них всякие нежности и разные наслаждения, которые позволяют себе слегка пожилые дяденьки и тётеньки в знак своего примирения.
Сергей Петрович пришёл домой позже Петра Сергеевича. У него случилась какая-то напруга на сердце; а оттуда давление мыслей и чувств перескочило на душу, и она тяжело завздыхала, перетерпивая-перемучивая себя - так вот чтобы не нести домой такую неуёмную тяжесть, он решил подвигаться по улицам, разнося себя и свою боль от фонаря к фонарю. У него такое уже бывало: в основном, когда ожидались всякие непонятные, и оттого пугающие новшества на работе. В отличие от Петра Сергеевича, который мог подладиться к самым либеральным идеалам и крутиться в их маховике за своего, Сергей Петрович считался консерватором и не любил менять даже костюмную тройку.