Должок кровью красен
Шрифт:
– Послушай, Магомед, – говорит Руслан. – Давай-как в Покровское съездим!
– Зачэм?
– А там один мужик интересный живет. Миша Карелин. То ли реставратор он, то ли искусствовед. Я у его покойного дядьки три года назад от триппера лечился. Может, Миша этот чего путного скажет?.. Может, и денег за нее даст?!
7
В Залинейном районе – необычайное происшествие.
Закрылась «Реанимация». И, судя по всему, надолго…
Стоят мужики перед дверью стеклянной, смотрят на вывеску, а на ней – вот что:
ПО
Что за «технические причины» – и дураку понятно. Вон какая огромная трещина в боковой стенке – того и гляди, развалится здание. А ведь еще сегодняшним утром не было этой трещины…
Что значит «временно не работает» – еще понятнее. Это уж любому известно: нет ничего в нашей жизни более постоянного, чем временное. Если написано, что заведение «временно не работает», – голову можно на отсечение дать, что заведение это вообще не заработает больше никогда.
Но что же горожанам нашим без «Реанимации» делать?!
Осиротел город наш…
8
– Да олеография это самая настоящая! Тоже мне, «шедевр» выдумали…
Стоят Магомед с Русланом в комнатке, на хозяина смотрят. А тот, в кресле продавленном развалясь, разглядывает картину, из дому Катюши украденную.
Комнатка разным хламом заставлена: комод допотопный, трюмо хромоногое, стол письменный. На столе – всякая всячина: бронзовые иконы-складни, паникадила да кресты архиерейские, блюдца да чашки растресканные, колбочки да бутылочки с жидкостями разноцветными. За столом хозяин сидит. Тщедушный мужик лет тридцати пяти. Очки старомодные в золотой оправе. Волосы пегие на затылке в тугую косичку стянуты. Странновато мужик выглядит: одновременно и на профессионального ростовщика смахивает, и на реставратора антиквариата.
– Что за олэографый такой? – Магомед, настороженно.
– Ну, как тебе сказать… Короче, масляная копия, выполненная литагрофическим способом с последующим тиснением специальным прессом.
Разъясняет Карелин кавказцу необразованному, что такое оригинал и что такое копия. Слушает Магомед, кивает непонятливо…
А вот Руслан не слушает. Сразу он понял, как только Карелин картину в руки взял, – фуфло Магомед со стены снял, а не шедевр. Просто свояка своего обижать не хотел… Стреляет Руслан глазами по сторонам и видит: в углу над комодом две старинные иконы висят…
Наверняка не фуфло.
– Ладно, Миша. – Руслан говорит, за спину хозяину заходя. – Хватит нам объяснять, человек ты ученый – и так понятно. Скажи, пожалуйста, – а вон те иконы, которые у тебя на стенке висят… Тоже олеография?
– Обижаешь! – Карелин морщится. – Какая же это олеография? Настоящие! Восемнадцатый век, так называемая ветковская школа иконописи! Я их у одной попадьи, вдовы священника-старообрядца, купил!
– И сколько они стоить могут? – щурится Руслан.
Нехорошо так щурится, хищно…
– Ну, тысячи три – три с половиной долларов, не меньше.
– Покажи-ка…
Поднялся Карелин с кресла и, подвоха не чувствуя, к стене подошел. Снял обе иконы, взглянул на них любовно и Руслану протягивает.
– Хорошие доски, – Руслан кивает. – Знаешь, что Миша… Давай-ка с тобой махнемся.
– Что? – Карелин, не понимающе.
– Махнемся, говорю. Мы тебе эту картину, а ты нам – иконы.
Попытался было Карелин рыпнуться, попытался иконы из рук Руслановых выхватить, но Магомед, недолго думая, зарядил искусствоведу коротким хуком в челюсть. Ойкнул Миша, равновесие потеряв, спиной на комод завалился да сразу на пол сполз. А Руслан, иконы на стол положив, от души приложился ногой в промежность Карелина. Взвыл Миша – белый свет ему в копеечку показался!
– Короче так, Миша, – Руслан, жестко. – Мы сейчас уезжаем, а ты небось сразу в ментовку ломанешься. Твое право, конечно. Да только не советую тебе это делать. Потому что никто там твоими картинками заниматься не будет. И телохранителей тебе менты на каждый день не дадут. А где ты живешь, нам известно… Олеографию, или как там она называется, мы тоже забираем, коли меняться не хочешь. Если не желаешь на свою жопу неприятностей – сиди тише воды, ниже травы. Понял?
…Вот и сбылось пророчество Ивана Зарубина. Говорил же он Мише Карелину, когда отдавал долг, покойному дяде Коле причитающийся: ты, мол, сам вправе решать, как деньгами этими распорядиться, да только помяни мое слово – ох и икнется тебе когда-нибудь этот бизнес!
9
Ветерок ночной во дворе опавшими листьями шелестит. Осенний мелкий дождик за окном нашептывает: спи-и-и, спи-и-и…
Но не спится Зарубину. Размышляет он о тех давешних событиях на ночном берегу, сопоставляет, прикидывает… И все больше и больше утверждается в простенькой мысли: кроме Нины Васильевны, мамы покойного фарцовщика Супруна, никто ему не поможет.
Поднялся Иван с кровати и – в прихожую. На тумбочке телефон стоит, рядом – телефонная книга. Пролистал Зарубин справочник, раскрыл на букве «С». Ага – «СУПРУН Н. В., УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, 7».
Нина Васильевна – человек хороший. Знает ее Зарубин.
Кроткая душевная женщина, всю жизнь санитаркой в горбольнице проработала. Даже странно – и как это у нее такой гнусный сын вырос?! Конечно, рискованно для Ивана теперь встречи с ней искать. Нине Васильевне наверняка известно, что милиция «опасного преступника Зарубина» разыскивает. Так же, как и о причинах его бегства из города.
Но иного выхода нет.
Снял Зарубин телефонную трубочку, набрал номерок.
– Алло. Нина Васильевна? Вы, главное, не пугайтесь – это Иван Зарубин. Помните меня?..
10
Валик Кучинский перестал ходить на работу. Зачем Валентину за гроши горбатиться, когда на Климовке его целых пятьсот долларов ждет?!
Идет Валик на Климовку, насвистывает, прикидывает, как полученные деньги тратить будет. Вот Булата Амирова коттедж витражами цветными поблескивает, вот Руслана домина… А вот Магомедов дом.
Дома ли хозяин? Дома – вон «БМВ» знакомый рядом с железными воротами стоит. Помялся Кучинский у забора несокрушимого, кнопку звонка на калитке нажал.