Дом без ключа
Шрифт:
— Откройте! Германская полиция! Сопротивление бесполезно!
По лицу Поля блуждает растерянная улыбка. Он пятится к стенному шкафу, одной рукой подталкивая Жака-Анри, а другой высвобождая зацепившийся за подтяжки браунинг. Жак-Анри не успевает помешать ему.
— Я сам… — бормочет Поль и стреляет в дверь. — Не жди меня!
В ответ сухо и отчетливо отзывается автомат. Пули прошивают филенку и со свистом впиваются в простенок. С потолка на плечи Жака-Анри сыплется алебастровая мука.
— Я сам… сам… — повторяет Поль, продолжая стрелять. — Я сам…
Кроме этих слов, он не произносит ничего. Улыбка
Словно смерч подхватывает Жака-Анри, пронося его через три комнаты и по винтовой лестнице. Внизу он обнаруживает, что сжимает в кулаке браунинг, но не может вспомнить, как и когда подобрал его. Он отбрасывает пистолет и прижимается к ковру, прислушиваясь. В подвале тихо. Неужели немцы не оцепили сад? Так бывает только в сказках!.. Но сказка это или нет а сад пуст. Убедившись в этом, Жак-Анри, пригнув голову, пробирается к калитке, открывает ее и оказывается в спасительной чаще акаций. Отсюда есть ход известный только ему и мадам Бельфор, — он выводит к пустому гаражу, а через него — на улицу Хёффер, Остается решить: выждать немного или попытаться немедленно воспользоваться этим путем.
Жак-Анри переводит дух, смотрит на часы. Ровно одиннадцать. Дай бог, чтобы Жаклин где-нибудь застряла. Откуда она входит в пансион? Если бы только знать наверняка!..
Платком Жак-Анри стряхивает с плеч алебастр и ныряет в гараж. Тусклое стекло в окошке едва пропускает свет. Пачкая лоб, Жак-Анри приникает к нему, всматриваясь в улицу, и тут же слабеет, ощутив тупое прикосновение стали к спине.
— Руки! Не оборачиваться!
Жак-Анри не видит говорящего. Ствол пистолета вдавливается все сильнее в ложбинку между лопатками.
— Стой спокойно!
Приказы произнесены по-французски.
— Хорошо, — говорит Жак-Анри и, присев, захватывает в горсть лацкан пиджака того, кому придется умереть среди хлама в заброшенном гараже. Агент слишком близко придвинулся, чтобы не воспользоваться этой его оплошностью…
Жак-Анри поднимается с колен лишь тогда, когда пальцы его, перехватившие сонную артерию на потной чужой шее, начинают неметь. Несколько мгновений он разглядывает мертвеца: немолодое, плохо выбритое лицо. Возле уха, зарывшись в пыль, лежит то, что Жак-Анри принял за пистолет и что оказывается большим медным портсигаром. Шпик был не трус и очень хотел заработать свои франки…
Улица Хёффер оцеплена. Солдаты и несколько штатских стоят у подворотен; перекресток закрыт громадным «майбахом» с прутиком рации над кабиной. Среди немцев нет никого, чье лицо было бы знакомо Жаку-Анри, и он открывает ворота виллы и идет прямо на людей.
За несколько шагов до гестаповцев, следящих за ним с недружелюбным интересом, Жак-Анри достает из кармана металлический жетон агента секретной службы с литерами и номером.
— В чем дело, господа? Что за выстрелы?
— Документы!
— Служба безопасности!
Гестаповец с недоверием разглядывает жетон.
— Что вы здесь делаете?
— А вы? — спрашивает Жак-Анри.
— Ваше удостоверение!
Жак-Анри лезет в карман, извлекает карточку. Сердце его ёкает: карточка выписана еще в тридцать восьмом и на ней стоит автограф Отто Абеца, бывшего в те дни эмиссаром гестапо в Париже. Ныне Абец — «посол» при Петене. Действительна ли карточка сейчас? Жаку-Анри ни разу пока не доводилось ею воспользоваться.
Гестаповец недоволен.
— Почему вы здесь?
— Дела службы, — коротко говорит Жак-Анри.
— Я запишу ваш номер.
Гестаповец открывает блокнот и бисерным почерком переписывает в него реквизиты с документов Жака-Анри. Козыряет.
— Прошу, штурмбаннфюрер! Не задерживайтесь!
Знали бы товарищи, погибшие в Берлине, от какой беды убережет Жака-Анри документ, выкраденный ими из личной канцелярии гаулейтера Отто Абеца! Но они никогда не узнают и не услышат слов благодарности, сказанных мысленно Жаком-Анри: мертвые глухи…
Не ускоряя шага, Жак-Анри сворачивает за угол и лицом к лицу сталкивается с Жаклин. Серебристый плащ ее светится под стать улыбке.
— Вы-ы?.. — говорит она протяжно.
— Назад! — командует Жак-Анри. — Берите меня под руку — и ни слова.
Они идут к морю и молчат. Взрывы все еще гремят — глухие, похожие на дальний гром. Рука Жаклин тяжело давит на локоть Жака-Анри. Прическа растрепалась.
По улице с ревом проносится полицейский автомобиль.
— Куда мы идем? — тихо спрашивает Жаклин.
— Еще не знаю, — говорит Жак-Анри.
Марсель огромен, но для них двоих сейчас в нем нет ни одного безопасного уголка. Жак-Анри спокойно улыбается девушке и крепко прижимает локтем ее ладонь. Положение тяжелое, но не безвыходное. Главное — не терять головы. Жаклин доверчиво смотрит на него, и этот взгляд придает ему силы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. Январь, 1943. Берлин, Моабит — Принц-Альбрехтштрассе
В Берлине идет снег.
«Черная Мария» с медлительностью катафалка движется к Принц-Альбрехтштрассе раз и навсегда установленным путем: по Альт Моабит и Фюрст-Бисмаркштрассе. Не доезжая до Унтер-ден-Линден, она круто возьмет направо по Вильгельмштрассе, а там уже и рукой подать до главного управления имперской безопасности, где комиссар Гаузнер встретит Роз обычной своей шуточкой:
— Наконец-то! А мы так соскучились без вас!
И очень мирным жестом потрет лысую голову.
Это произойдет примерно через полчаса. А пока машина, по расчетам Роз, не добралась даже до Рейхстагштрассе, и Роз борется с дрожью, не забывая баюкать в кармане дневную порцию хлеба. Порция — квадратик — бережно зажата в кулаке, иначе от толчков она обратится в крошки. Роз надеется довезти ее в целости и сберечь на вечер. Вернувшись в камеру, она съест хлеб вместе с воскресным ломтиком свекловичного мармелада.