Дом боли
Шрифт:
Спазман опустил большой палец правой руки и прикрыл глаза, дабы взглядом не навязывать своего решения коллегам. Вениамин, как и его старший товарищ по санитарии, тоже показал пальцем вниз. Облавина упоительно взглянула на Алешу и последовала их примеру, и только
Юлия, нахмурившись почти до слез, пробормотала что-то невнятное наподобие "…до выяснения некоторых аспектов…" и воздержалась.
– Ну вот. – Спазман легонько вздохнул и тут же начал снимать феску, разоружаться, разматывать кушак и разоблачаться. – Теперь ступайте, если можете, куда вам вздумается, хоть на улицу, но не забывайте, что ровно в шесть за вами придут.
– А
Евсей Давидович комично хлопнул себя ладонью по лбу.
– Не поверите: забыл. Ну ничего, с этим, я думаю, мы долго не задержимся. Парень покладистый.
Все-таки усадка окоченевшего Полбина на психотрон потребовала немалых усилий. Прежде чем покинуть зал, Алеша успел услышать первый вопрос Спазмана: "Когда вы почувствовали, что вы нормальный человек, такой же, как все люди?" Затем людоруб щелкнул каким-то тумблером, достал из кармана халата плоскогубцы и вцепился в плечо покойного.
Алеша взглянул на часы и обнаружил, что тестирование продолжалось четыре часа.
До попадания в клинику Алеша знал о карапетах то же, что было известно всем и сообщалось средствами информации, то есть почти ничего. Когда-то немногочисленный, но свободо- и трудолюбивый этот народ обитал на лесистой территории нынешнего карапет-дагского заповедника, но в результате политического хищничества был сведен на нет, о чем неохотно, словно сквозь зубы, проговаривались исторические романы и этнографические справочники.
Вопреки своему физическому отсутствию, в молве карапеты слыли вредными, хитрыми, богатыми и, одним словом, неприятными людьми, которые за что-то "очень нас не любят". До поры Алеша не задумывался над столь явным противоречием официальной и устной версий и, в крайнем случае, готов был объяснить его тем, что карапетами называют действительно вздорное население клиники, при выборах, фестивалях фольклора и обменах делегациями символических стран играющее формальную роль карапет-дагского этноса, но на первых же занятиях с удивлением обнаружил, что это не так.
Со всей строгостью вынужденной конфиденциальности начинающим ненормалам поведали, что жалкая и бессильная (с одной стороны) и достаточно многочисленная и опасная (с другой) горсть отщепенцев во главе с самозванным авантюристом, тщетно выдающим себя за прямого наследника великого, но, как известно, бездетного партизана и гуманиста Днищева, а иногда и за самого матроса, пытается оспорить суверенные права нынешнего ненормального населения Карапет-Дага, давно ставшего коренным, на том шатком основании, что они-де и есть остатки мифических карапетов, которые полностью исчезли, точнее, были потоплены торпедой в бухте Карапет-бей, сразу же после их драматического исхода.
Секретный меморандум поселкового совета гласил: "Враждебные силы как за пределами нашего молодого округа, так, частично, и внутри его, пытаются распространить дикие слухи о том, что незначительная часть бывшего населения Карапет-Дага (этнических карапетов), поддавшись этнографическому угару и географическим пережиткам, пытается выдать себя за коренное население округа и потребовать на этом провокационном основании возврата исконных земель, выдворения подлинного населения и водворенья мнимого".
В случае нежелательных вопросов пациентам Днищева предлагалось отвечать, что требования этнических карапетов являются необоснованными, поскольку их не существует,
Днищев, похоронен на мемориальном дворовом кладбище как легендарный основоположник собственной родины. При встречах с этническими карапетами (если таковые все же состоятся) рекомендовалось вести себя со сдержанным достоинством, не нападать первыми и сообщать о случившемся медицинскому руководителю, воспитателю или леснику.
Итак, руководство клиники повсеместно вещало об отсутствии карапетов, территорию, язык и традиции которых давно переняло не менее коренное население клиники, высмеивало, пресекало и припугивало любые попытки обсуждения и решения карапетского вопроса, но уделяло этой якобы фиктивной проблеме такое грандиозное внимание, что невольно (или вольно) подталкивало к противоположной мысли.
Скоро Алеша, как и все прочие пациенты Днищева, пришел, а точнее, был приведен к мысли, что племена (банды, шайки, отряды) карапетов, самозванных или подлинных, действительно скрываются в лесах заповедника и представляют угрозу для клиники. Впрочем, он не придал этому значения.
Лекции, беседы и, так сказать, коллоквиумы на тему карапетской угрозы или, точнее, на тему отсутствия таковой и представляли собой, как ни странно, содержание занятий по нравственной подготовке. Зато вариации этой, казалось бы, ограниченной темы были поистине бездонными и неисчерпаемыми.
Сегодня Грубер, тот самый пожилой медик, который совместительствовал раздельщиком туловищ и исполнителем Спазм-теста, читал типовую лекцию о половой культуре, и от первой же вступительной фразы "половая культура представляет собой такое половое взаимодействие, которое не может быть признано ни избыточным, ни недостаточным, то есть его отсутствие", переходил к критическому описанию сексуального прошлого карапетов со всеми его несуразностями, изуверствами и чрезмерностями, которые были бы навязаны коренным, т. е. ненормальным карапет-днищевцам в том случае, если бы подпольная фракция этно-карапетов действительно существовала, доказала свою реальность и вернулась к власти, а завтра шел семинар по экономической этике, на котором первым делом предлагался вопрос: "Почему вы считаете, что право на пользование собственным трудом может иметь только существующий народ?".
Напрашивалась парадоксальная схема поведения на этой скучноватой, но безусловно важной, первостепенной нефизической дисциплине. Надо было как можно серьезнее, полнее и убедительнее доказать несостоятельность карапетских воззрений по половым (этическим, философским) вопросам и плавно подвести свое доказательство к тому, что таковые воззрения просто не существуют да никогда и не существовали.
Умственное развитие, в котором Алеша был признан весьма отсталым, так переплеталось с дисциплиной нравственной, что иногда по содержанию лекции трудно было определить, на каком из двух гуманитарных предметов вы присутствуете, особенно если не справиться в расписании. Там лектор рекомендовал как можно усерднее трудиться, и здесь семинатор требовал большего бескорыстия, там объяснялась необходимость нравственной сдержанности, и здесь доказывалась польза целомудрия, там и здесь упрекали пациента в недостаточной покорности, терпеливости и доверчивости. Но на умственных занятиях основное внимание уделялось не критике фиктивного карапетского мировоззрения, а изучению реального основателя карапетской национально-освободительной державы Петра Днищева (подлинного, т. е. покойного) как умственного эталона.