Дом чтецов

Тарашкевич Дарья Николаевна

– Прекрати,- попросила она, обхватывая свою голову руками. Она с трудом сфокусировала взгляд на парне.

С её стороны было огромной ошибкой произнести это. Антон мгновенно понял, что она почувствовала его эмоции, и жалость исчезла без следа, осталась только нарастающая ненависть.

Он стоял, сжав руки в кулаки, и смотрел на неё. Он не пытался заставить её испытать его эмоции, просто они были настолько сильными, что Катя сама чувствовала их. Девушка глотнула воздуха. Ладони вспотели, в глазах потемнело, она согнулась пополам. Если до этого парень сомневался, что

она принадлежит к Дому Чтецов, то теперь был в этом уверен.

Но чем больше она смотрела в его глаза, тем больше её саму охватывала паника. В них плескалась ненависть. Чёрная и всепоглощающая. В ней не было ни тени сомнения или жалости, не было причинно-следственной связи, не было пути к отступлению. Эта ненависть пожирала того, на кого была направлена. А направлена она была на девушку. Катя не могла дышать. Она буквально упала спиной на парту. Никогда ещё никто не ненавидел её так сильно. Ни издевавшиеся и смеющиеся над ней ровесники из детского дома, ни опекуны, видевшие в ней обузу.

Катя не могла пошевелиться, сил хватило лишь на то, чтобы сдавленно прошептать:

– За что ты так ненавидишь меня?

Она сама не расслышала своих слов, настолько сильно ей заложило уши. Антон же, как оказалось, умел читать по губам. Он опять медленно и неестественно наклонил голову, как делают только птицы. А затем посмотрел ей в глаза и серьезно ответил.

– Ты мерзкий мозгокопатель, это ли не достаточная причина?

Катя отрицательно помотала головой. Господи, что он несёт? Она ведь ничего ему не сделала!

Парень стоял, всё так же наклонив голову и наблюдая за ней. Внешне он был абсолютно спокоен. Только глаза выдавали нервное напряжение. Он как завороженный смотрел, как она корчится. У девушки на языке застыла мольба прекратить. Прекратить что? Прекратить ненавидеть её? Он явно не в силах сделать это. Более того, Антон делал это не специально. Он просто так чувствовал, и не его вина была, что его чувства передавались ей.

От боли у девушки свело судорогой ногу. Она зажмурилась и сжала руки в кулаки, вонзая ногти в кожу. Это немного её отрезвило.

Антон сделал шаг к ней навстречу и протянул руку. Девушка в неосознанном страхе отшатнулась от него, больно ударившись ногой о край парты. Воздушный тотчас поднял руки вверх в мирном жесте. Глаза девушки слезились, её лихорадило.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась уборщица с ведром воды и шваброй.

– По расписанию здесь не должно быть уроков,- близоруко сощурилась пожилая женщина.

Мужчина мгновенье смотрел на уборщицу, затем перевёл взгляд на Катю.

– Мы не договорили,- бросил он задыхающейся девочке и вышел из класса.

– Что такое, девонька?
– обратилась к Кате женщина.
– Тебе нужна помощь?

Катя сглотнула. Да, ей нужна помощь. Ей вдруг захотелось попасть обратно в детский дом. Не выходить наружу. Задыхаться. Но не чувствовать больше этой ненависти, направленной прямо на неё. Не испытывать этого страха, не бежать в холодную ночь, куда глаза глядят.

Девушка отрицательно покачала головой и вышла из класса. Она, наконец, могла дышать. Девушка подошла к подоконнику. Вчерашние новые знакомые уже не казались ей такими страшными. Она посмотрела в окно на яблоневый сад. От мокрой земли исходили волны спокойствия. Девушка уткнулась лицом в дрожащие руки. Она больше не выдержит. Желудок скрутило волной боли. Ни секунды больше. Катя отняла руки от лица. Кто они? Эти люди, жившие в поместье яблоневого сада? Не знавшие ненависти и страха? Она завидовала им.

Девушка облизнула губы. Она хотела заснуть. Просто закрыть глаза и перестать чувствовать. Катя знала, где опекуны хранят снотворное. Она ведь может взять немного так, чтобы они не заметили. Девушка быстрым шагом направилась к выходу из школы. На протяжении всей дороги домой, она старалась ни о чём не думать. Она боялась, что ненависть вернётся. Ненависть, желание убивать, желание мстить. Телефон в кармане джинсов разрывался. Наверняка, звонила Наташа. Катя не обращала внимание. В мозгу у неё словно спасательный якорь белела продолговатая баночка с таблетками. Она заснёт. И боль наконец-то утихнет. В желудке, в голове, в ноге. Мысли отступят. Страх, наконец, даст возможность вздохнуть спокойно.

Желаниям девушки, однако, не суждено было сбыться. Ещё с лестничной площадки она услышала звуки работающего телевизора. Открыв входную дверь, девушка попыталась незаметно проскользнуть в свою комнату, но боль в ушибленной ноге дала о себе знать. Девушка споткнулась и задела комод в прихожей.

– Гриша, ты? Принёс?- послышался хриплый голос приёмной матери из зала.

Катя замерла около двери. Через несколько мгновений в коридоре показалась тучная женщина с красными воспалёнными глазами и недовольной гримасой на лице.

– Ты,- бросила она разочаровано при виде девушки, а затем зло прищурилась.
– Совесть есть у тебя? В доме шаром покати, не могла в магазин за хлебом сходить?

Девушка сглотнула. Она бы с радостью и готовила, и ходила в магазин за продуктами, если бы у неё была хоть копейка денег. Всё пособие, которое давалось на её содержание, благополучно пропивалось. Говорить об этом вслух, однако, было бесполезно, могло стать только хуже.

– Ни крошки! Во всём доме! Шваль неблагодарная, вот ты кто!- тем временем распалялась опекунша. Она вышла на середину коридора и упёрла руки в бока. Несмотря на удушающий запах перегара женщина была в трезвом состоянии, а это значит, что она будет пребывать в крайне недовольном расположении духа пока не выпьет рюмку-другую. Женщина всё больше повышала голос,- Мы с Гришей столько работаем, чтобы тебя, тварь, прокормить!

Это тоже было неправдой. Уже который месяц оба опекуна не работали, живя только на Катино пособие. Именно поэтому собственно у них и было такое плачевное материальное состояние.

– Хочешь вернуться в детский дом, да? Таким как ты, там самое место! Никчёмным и неблагодарным!- опекунша перевела дыхание,- Что молчишь?

Катя прижалась спиной к двери. Вот таких вопросов она не любила. На которые требовался ответ. Девушка знала, что такое вот трезво-злоё состояние опекунов было самым опасным.