Дом дервиша
Шрифт:
Трамвай резко останавливается. Двери открываются. Толпа выносит ее на той же самой остановке, где она села. До собеседования тридцать пять минут. Ноги в туфлях отдавлены, костюм помят, волосы взъерошены, сама вся потная, но с лицом полный порядок, поэтому она опускает голову и проходит через турникет на улицу.
Лейла готовилась к собеседованию, как к свадьбе. Как только за пределами балкона душная ночь сменилась серым рассветом, Лейла начала носиться туда-сюда в нижнем белье, разбирая гладильную доску, брызгая водой на единственный приличный костюм и блузку, прежде чем прикоснуться к ним горячим утюгом. С тех пор как Зехра объявила, что уезжает обратно в Анталию, у нее появились ужасные привычки. Пока костюм отвисал на вешалке, теряя запах кондиционера для белья, который проявился после глажки, Лейла приняла душ. Вода, как обычно, шла плохо и прерывисто. Лейла извивалась под тоненькой еле теплой струйкой. Семьдесят секунд, включая шампунь. Не более. Домовладелец на прошлой неделе подсунул под каждую дверь уведомление о том, что городские тарифы на воду снова выросли. Ненасытный Стамбул. Утюжок для волос уже был включен в розетку и нагревался.
Игрушки «Генчлер». Игрушки для мальчиков от шести до одиннадцати. Основная линейка: Боевые Коты, а их коллекционная карточная игра [30] для цептепов была признана лучшей в Евросоюзе два года назад. Их успех зиждется на битботах. У противного мальчишки, что живет наверху, такие есть. Лейла уверена, что он с помощью битботов подглядывает за ней. Но в компании освободилась вакансия в отделе маркетинга, а Лейла — специалист по маркетингу, а значит, будет говорить о битботах и Боевых Котах в превосходной степени.
30
Не имеет ничего общего с традиционными карточными играми; игрок обладает определенной колодой карт (то есть карточек с неким изображением), которую может пополнять путем покупки или обмена.
Костюм, потом макияж на скорую руку. Добираться до офиса «Генчлер» час двадцать. Куча времени. Так, сумка брендовая, но без претензий, чтобы не показаться очевидной подделкой, коей она и является. Деловой девушке нужен хоть один убедительный аксессуар в гардеробе. Теперь туфли, и в путь.
А сейчас до собеседования остаются двадцать две минуты, и Лейла проклинает себя за то, что не додумалась надеть кроссовки. Хорошие туфли надо было положить в пакет и переобуться в дамской комнате, поправляя в последний раз макияж. Она могла бы бежать и в этих туфлях, но толпа на проспекте Неджатибей становится все более плотной, и вот она уже прорывается через ленту оцепления, и перед ее глазами возникает трамвай с выбитыми стеклами и сорванной крышей, вокруг которого люди стоят между машин служб спасения с их красными и синими мигалками. На дороге образовалась пробка. Лейла издает крик разочарования.
— Пропустите меня, пропустите меня!
Полицейский орет в ответ:
— Куда это вы?
Но Лейла прорывается через толпу.
— Эй!
Ей остается только узкий проулок, больше ступеней, чем можно преодолеть по такой жаре и в таких туфлях. Пятнадцать минут. Лейла Гюльташлы делает глубокий вдох, закидывает сумку на плечо и начинает карабкаться вверх по лестнице.
Жили-были четыре девушки с юга. Все они родились на расстоянии пятидесяти километров друг от друга в окружении ароматов моря, но узнали об этом, только попав в дом дервиша. Лейла перебралась из пластикового края Демре в Стамбул на том условии, что о ней позаботится двоюродная бабушка Сезен. Раньше Лейла никогда не встречалась с двоюродной бабушкой Сезен или с кем-то еще из дальних стамбульских родственников. Их квартирка на третьем этаже располагалась в зоне шумового следа аэропорта Ататюрк, с балкона там свисал турецкий флаг, под кухонным столом стоял двигатель «Хонда», в самой квартире шумели и галдели различные ветви и поколения семейства, которым намеками, тумаками и кивками правила двоюродная бабушка Сезен, матриарх семидесяти с гаком лет. Девушка с побережья Средиземного моря оказалась втянутой в невольную мыльную оперу с участием мужей, жен и детей, молодых людей и подружек, партнеров, и соперников, и врагов, с бранью и драками, а потом со слезливыми примирениями, сопровождающимися шумным сексом. Посреди этого урагана страстей Лейла Гюльташлы пыталась заниматься, сидя за кухонным столом, пока коленки замасливались об двигатель, а вокруг буйствовали многочисленные родственники. Родня считала ее скучной, Лейлу прозвали Помидоркой, поскольку родной город славился в первую очередь экспортом томатов. Да, томатами и еще Сантой, [31] другим всемирно известным брендом. Учеба страдала. Лейла начала получать неуды по основным предметам.
31
Демре считается родиной Николая Угодника, прообраза Санта-Клауса.
Тогда Лейла отправилась к тетушке Кевсер, великому визирю семьи Гюльташлы, которая позвонила матери Лейлы в Демре. Женщины проговорили целый час и все решили: Лейла может снять квартиру вскладчину с хорошими девочками при условии, что она каждую пятницу будет отчитываться тетушке Кевсер. Разумеется, никаких мальчиков. Одна приличная девочка из Анталии, которая училась в бизнес-колледже, снимала отличную квартирку в самом центре, в Бейоглу. Так Лейла попала в дом дервиша и обнаружила, что «самый центр» означал обшарпанный и унылый Эскикей, а «отличный» применительно к дому означало, что его не ремонтировали со времен провозглашения республики сто лет назад. Рядом с тремя студентками, изучавшими маркетинг и бизнес, Лейла обрела даже меньше покоя, чем на кухне по соседству с двигателем «Хонда». Ее все так же звали Помидоркой, но в устах девчонок прозвище ей нравилось. Тетушка Кевсер честно звонила каждую пятницу. Лейла добросовестно отчитывалась. Через два года она получила диплом с отличием. Родители приехали на автобусе на выпускную церемонию. Стамбульские родственники рассредоточились по комнатам, словно фишки в какой-то игре, чтобы найди в квартире с видом на взлетно-посадочную полосу место для родственников-помидороводов из Демре. Пока шла церемония в кампусе, мать мертвой хваткой вцепилась в отца. Родители подарили дочери золото, а на каждой без исключения фотографии у них были закрыты глаза.
Итак, четыре девушки
Лейла считала ступеньки: тридцать одна, тридцать две, тридцать три. Расположение улиц знакомо: вон уже конец Киноварного переулка. Она в паре сотен метров от дома. Лейла снова сможет надеть удобные туфли. Двенадцать минут. Если ей удастся добраться до проспекта Иненю, оттуда уже ходят автобусы, долмуши и даже такси, хотя ей тогда придется потратить последнюю наличность, но все должно получиться, это же Стамбул. Ее пальцы трясутся от напряжения. В ушах что-то бряцает. Боже, она никуда не годится. Во всем виноваты проведенные перед телевизором вечера, множество вечеров, к тому же в квартире постоянно кто-то болтает и шумит. Потом Лейла понимает, что это бренчание издает вовсе не ее тело, а что-то извне. Она оказалась в облаке комаров. Лейла отгоняет рукой рой, кыш, мерзкие твари. Черное облако отскакивает от ее руки и собирается в парящую стрекозу. У девушки перехватывает дыхание от страха. Даже Лейла Гюльташлы слышала о подобных штуках. По всему Киноварному переулку утренние прохожие застыли на месте, пока роботы-стрекозы устанавливали их личности. Механизм парит на крыльях-вентиляторах. Торопись, торопись, торопись. У нее собеседование через десять минут, де-сять. Лейла могла бы раздавить эту штуковину и бежать дальше, но она напугана. Солдатам можно построить глазки, слегка пофлиртовать, чтобы их день прошел не зря, и они тебе кивнут. Солдаты — люди. А эти штуковины, как она слышала, иногда вооружены ядовитыми стрелами, маленькими злыми наножальцами. Бросить им вызов означает рискнуть. Но все так медленно, медленно, медленно, а она опаздывает, опаздывает, опаздывает. Лейла мигает от вспышки лазера, это беспилотный летательный аппарат считывает ее радужку. Стрекоза-бот поднимается на своих крылышках и рассыпается, превращаясь в облако более мелких механизмов. А вот теперь пора. Лейла бежит вверх, а потом вниз по лестнице до конца Киноварного переулка, а стрекозы над ней рассыпаются в дым. Лейла миновала их, но она ужасно, просто смертельно опаздывает.
Весь транспортный поток, который развернулся из-за взрыва бомбы, переместился на проспект Иненю. Лейла воет, глядя на огромное скопление автомобилей, которые стоят плотно, передние фары вплотную к задней части кузова впереди стоящего автомобиля, дверь к двери. Гудки не смолкают. Лейла протискивается между стоящих машин. Внезапно рядом с ней останавливается маленький пузатый ситикар, и Лейла в нерешительности мнется. Водитель бьет рукой по клаксону, но девушка отгоняет его бесцеремонным взмахом руки. Там автобус, автобус, автобус. Лейла танцует смертельный танец тореадора в пробке, пробираясь все ближе к автобусу. Очередь пассажиров становится короче. Двери закрываются. Черт бы побрал эти идиотские туфли, зачем она вообще их нацепила? Мужики вообще никогда не смотрят на туфли. Автобус отъезжает от остановки, но она сделает это, она сделает это. Лейла колотит по двери. На нее косятся два школьника. Девушка бежит вдоль медленно ползущего автобуса и бьет кулаком по его боку. «Стой! Стой! Стой!» Перед автобусом образуется свободное пространство, и он скользит прочь, обдав ее ароматами биодизеля. Лейла стоит и ругается, а поток автомобилей обтекает ее, пока хорошая девочка из семьи помидороводов с юга проклинает все на свете последними словами.
Долмуши, долмуши, долмуши. Вон целый рой этих микроавтобусов, которые жмутся друг к другу, словно набожные женщины, но они слишком далеко от остановки, и, даже если ей удалось бы сесть на одно из этих маршрутных такси, ему придется нестись со скоростью света, чтобы вовремя добраться до места. А то и быстрее. Даже пророку на Бураке [32] не удалось бы успеть в офис «Генчлер» на собеседование. Лейла воет, в отчаянии простирая над головой руки, прямо посреди пробки на проспекте Иненю. Напоминание на цептепе звучит, усиливая ощущение провала. Опоздала. Все кончено. Даже звонить смысла нет. В Стамбуле слишком много таких, как она.
32
В исламе — верховое разумное животное, на котором Мухаммед совершил ночное переселение из Мекки в Иерусалим. Бурака обычно изображают в виде лошади с головой человека.
— Но я справилась бы с этой работой! — орет она на всю улицу. — Я справилась бы с легкостью!
Ее тошнит, тошнит от внезапно глупого костюма и туфель, от дешевой сумки-подделки. Ей нужна эта работа, нужны деньги, она не хочет возвращаться в квартиру с видом на взлетную полосу, но больше всего ей не хочется видеть, как солнце отражается от бесконечных километров пластиковых крыш над полями и садами Демре, и вдыхать надоедливый и дурманящий запах томатов. Лейла практически готова разрыдаться посреди транспортного затора на проспекте Иненю. Нет уж. Нельзя, чтобы ее видели такой. Домой. Завтра оправишься, принарядишься, поедешь туда снова и продемонстрируешь им, насколько ты хороша. А сегодня можешь рвать и метать, плакать и пинать предметы вокруг себя там, где тебя никто не увидит. Ну почему террорист-смертник решил отправиться на тот свет именно сегодня? Это так эгоистично, как и любое самоубийство в принципе.