Дом Для Демиурга. Том первый
Шрифт:
Реми распечатал пакет, не вылезая из седла. Он, кажется, так и не спешивался — только менял лошадей. Герцог Алларэ носился по всему Правобережью, хотя, наверное, мог бы засесть в любой таверне и командовать, не вставая из-за стола. Отдавать приказы, делать пометки на карте… Саннио раньше представлял себе командование именно так. Он вдруг вспомнил про дядю Руи. Тот сейчас воюет на севере. Вот так же? Сутками в седле, не успевая даже перекусить? Дядя воевал там, а Саннио воевал в столице. Тихий отдых как-то не задался…
Реми обычно бранился коротко, хоть и грубо, а потому юноша едва не выронил сунутую ему в руки лепешку, которую на ходу жевал. Длиннющая богохульная тирада достойна была смерти на месте, но, надо понимать, Воин остановил карающую длань Матери, хотя досталось обоим.
— Что случилось? — робко спросил Саннио.
— Наверное, на левом берегу тихо, — непонятно ответил герцог. — Потому и можно писать мне такие… такие! А…
Обрывки свитка полетели на мостовую. Клематис недовольно заржал, когда один из клочков пролетел мимо его морды. Юноша изумленно смотрел на Реми, у которого вдруг не нашлось слов.
— Король приказывает явиться мне лично для доклада, — минуту спустя объяснил Реми. — Ну и все прочее. Незаконно присвоенные полномочия, покушение на жизнь помощника коменданта…
— Но ведь король может приказать мерским полкам…
— Что б я без вас делал, юный гений! — оскалился Реми. — Король еще вчера счел это чрезмерным.
— Вот убрать бы полки с Левобережья… — мечтательно сказал Саннио.
— Там — не только дворец. Там еще и ваш дом. И мой, между прочим. И еще около ста тысяч жителей. Сокровище, ну что ж вы как ребенок… — герцог Алларэ печально вздохнул. — Вы поедете со мной.
— К королю?!
— Нет, к его двоюродной бабушке! Подождете в приемной.
Поездка во дворец заняла четыре часа. Час туда, час обратно, и два часа бестолкового сидения под дверью королевского кабинета. У дверей кабинета и приемной стояли крепкие гвардейцы с алебардами. На Саннио, который сидел на краю дивана, они почти не обращали внимания. Юноша сначала сидел на краешке, чинно сложив руки на коленях, а потом устал и уселся, опершись на спинку и вытянув ноги. Напротив него сидели двое чиновников. Они то зевали, то шепотом переговаривались, а порой пялились на развалившегося на королевском диване мальчишку в слегка запачканном мундире кавалериста. Слуг в приемной не было, а потому Саннио сам налил себе вина из хрустального графина, стоявшего посреди комнаты и медленно, вдумчиво пил.
Реми задерживался. Стоявшие в углу водяные часы роняли капли, шел уже второй час, а король все еще слушал доклад, или чем уж он там занимался. Обстановка приемной юноше не нравилась. Слишком много ярких тканей — портьеры, обивка диванов и стульев, скатерти; слишком много золота и серебра. Большая комната казалась тесной из-за обилия мебели. Здесь стояли и три дивана, и десяток стульев, и два стола — один с чернильницами, другой с графином и бокалами. Наверное, приемная была предназначена для долгого ожидания. Чиновники могли просмотреть свои доклады, внести в них поправки…
Саннио не хотел докладов. Он самым банальным образом хотел жрать, но обсыпанное сахаром печенье, орешки в глазури и прочая сладкая пакость, стоявшая в вазочках на столе, его не прельщала. Завтрака же ему, разумеется, никто не предложил. Его вообще замечали только два сердитых чиновника; остальные господа и слуги, то и дело заглядывавшие в приемную, спутника герцога Алларэ не видели в упор.
Наконец вышел Реми. Юноша посмотрел на него и прикусил губу. У герцога было подвижное, выразительное лицо, по которому легко было угадать смену настроения, но сейчас оно казалось золотой маской со вставленными в нее крупными изумрудами.
— Пойдемте, Алессандр, — коротко бросил он, выходя из приемной.
О чем говорили король и герцог Алларэ, Саннио так и не узнал. После разговора в королевском кабинете зеленоглазый герцог замкнулся в себе, и дело было не только в усталости. Он меньше бранился, реже повышал голос и почти все время хмурился, но молчал о том, что занимало значительную часть его мыслей. Порученец не слишком удивлялся: нелепо было бы надеяться на то, что Реми расскажет своему почти случайному спутнику о содержании личной беседы с королем. Саннио просто боялся. Не за себя, конечно.
Три дня назад он искренне желал герцогу Алларэ всяческих несчастий и вообще почитал его правой рукой Противостоящего. Теперь же он, не до конца себя понимая и удивляясь самому себе, обнаружил, что в его жизни появился еще один важный человек. Уважаемый, нужный, тот, кому хочется служить и помогать во всем, не думая о себе. Обиды и глупые шутки Реми забылись, впрочем, с начала беспорядков он ни разу не позволил себе пошлых намеков и деланных заигрываний. В алларском герцоге словно уживались два человека: изнеженный манерный дурак и суровый решительный офицер. Второго Саннио уважал, первого вспоминал с легким отвращением.
Еще сутки безумия. Потом два свежих полка сумели переломить ситуацию. Город начал затихать. Те немногие зачинщики, которых не повесили, не зарубили и не сволокли в Галанну, тюрьму для простолюдинов, попрятались по домам. Их уже разыскивали. Допрашивали свидетелей и пострадавших, выслеживали логова погромщиков. Реми разбирался и с этим. Некоторых пленных он отпускал, других приказывал вешать. Примерно каждого двадцатого он отправлял в Галанну для более подробных допросов.
Последним происшествием стал взрыв на винном складе. Громыхнуло так, что наверняка увидели и в Керторе. Реми отправил Саннио выяснить, что случилось, а когда тот вернулся с докладом, распорядился взять солдат, потушить пожар, разобрать завал и отправляться домой.
— Как — домой? — удивился юноша.
— Верхом, — усмехнулся Реми. — Все кончилось. С остальным справится новый комендант.
Саннио уже ехал к солдатам, когда герцог Алларэ окликнул его по имени.
— Вы молодец, сокровище! Я не пожалел, что взял вас с собой! — бросил Реми через плечо.
Юноша покраснел. Да что он такого, в сущности, делал? Путался под ногами и катался туда-сюда с приказами… Бернар тоже порой хвалил его вот так, на будущее, чтобы ободрить. Незаслуженная похвала не радовала, а казалась немного унизительной, словно все считали его ребенком.