Дом глав родов Дюны [= Капитул Дюны]
Шрифт:
Она оставила голограмму в его руках, выключив свет; комната начала внушать странное ощущение — множество острых углов, множество жестких линий, все отдает чемто еле уловимо механическим — как, вероятно, и должно быть в не-корабле. Где Мурбелла? Они ложились спать вместе…
Он сосредоточился на голограмме; она странно трогала его, словно связывала его с Одрейд. Ее связь с человечеством? Голограмма казалась его ладоням холодной. Она взяла ее из его ладоней и поставила на столик у кровати. Он продолжал смотреть на
— Эта картина была написана сумасшедшим на Старой Земле, — сказала она, почти прижимаясь щекой к его щеке, пока они оба разглядывали копию картины, — Посмотри на нее! Зафиксированное состояние человека.
В ландшафте? Да, будь все проклято. Она была права.
Он устремил взгляд на голограмму. Эти великолепные краски не просто краски. Все в целом, общее впечатление.
— Большинство современных художников посмеялись бы над тем, как он создавал это, — сказала Одрейд.
Неужели она не может помолчать, пока он смотрит на это?
— Человеческое существо как лучший из записывающих приборов, — продолжала Одрейд, — Человеческая рука, человеческий взгляд, суть человеческая сфокусированы в сознании одного человека, который искал предела возможностей.
Предел возможностей. Еще один осколок…
— Ван Гог создал это, пользуясь примитивными материалами и оборудованием, — ее голос звучал так, словно она была пьяна. — Пигменты, знакомые даже пещерному человеку! Изображение на холсте, который мог быть сделан его собственными руками. Возможно, и свои инструменты он сделал сам из меха и стеблей.
Она коснулась поверхности голограммы — тень ее пальца закрыла высокие деревья:
— Культурный уровень по нашим меркам — на грани дикости, но — видишь, что он создал?
Айдахо почувствовал, что должен что-то сказать, но слова застряли в горле. Где Мурбелла? Почему ее нет здесь?
Одрейд отстранилась, и следующие слова ее, показалось ему, врезались в него, как раскаленные шипы:
— Эта картина говорит о том, что мы не можем подавить дикости, особенности, которая будет проявляться в людях, как бы мы не пытались этого избежать.
Айдахо оторвал взгляд от голограммы и пристально посмотрел на губы Одрейд — а она продолжала говорить:
— Винсент сказал нам кое-что важное о наших приятельницах в Рассеянии.
Этот художник, умерший так давно? О Рассеянии?
— Они там делали и делают то, что мы не можем даже представить себе. Дикость! Взрывное увеличение популяции Рассеяния убеждает в этом.
Мурбелла вошла в комнату и остановилась за спиной Одрейд. Она была в мягкой белой рубахе, босая; волосы ее были влажными. Итак, вот, значит, где она была. В душе.
— Преподобная Мать? — голос Мурбеллы был сонным.
Одрейд не обернулась к ней — только слегка повернула голову:
— Чтимые Матры считают, что они могут предупредить и взять под контроль любое проявление дикости. Какая глупость. Они не могут контролировать это даже в себе.
Мурбелла подошла ближе и встала в ногах постели, вопросительно взглянув на Айдахо:
— Похоже, я пришла на середине разговора.
— Равновесие, вот в чем ключ, — сказала Одрейд.
Айдахо был по-прежнему сосредоточен на Преподобной Матери.
— Разумные существа могут удерживать равновесие на весьма странной почве, — говорила Одрейд. — Даже на непредсказуемой в своем поведении… Это называется «попасть в тон». Великие музыканты это знают. Те люди, которые занимались серфингом на Гамму в дни моего детства также знали это. Некоторые волны сбрасывают тебя, но ты готов к этому. Ты поднимаешься снова, и все повторяется.
Безо всякой на то причины Айдахо вспомнил другую фразу Преподобной Матери: «У нас нет складов или свалок. Мы перерабатываем все.»
Переработка. Снова и снова. Круг. Части круга. Кусочки мозаики.
Он гнался за случайностями, а потому понимал это лучше. Такой путь не для Ментата. Переработка — Иная Память не была складом, но чем-то, что они считали переработкой. Это означало, что они пользовались своим прошлым только для того, чтобы изменить и обновить его.
Попадание в тон.
Странная иллюзия для того, кто утверждал, что избегает музыки.
Вспоминая, он ощущал мысленно создаваемую мозаику. Но с головоломкой что-то было неладно. Ни один элемент не подходил к другому. Случайные осколки, которые возможно, вовсе не были частью единого целого.
Но ведь были же!
Голос Преподобной Матери продолжал раздаваться в его памяти. Значит, есть что-то еще.
— Те, кто знает это, проникают в самую суть, — говорила Одрейд, — Они предупреждают, что невозможно думать о том, что делаешь. Это верный способ прийти к неудаче. Просто делай!
Не думай. Делай. Он чувствовал хаос. Ее слова привели его к иным источникам, нежели обучение Ментата.
Шуточки Бене Джессерит. Одрейд сделала это намеренно, рассчитывая на определенный эффект. Куда подевалось то расположение, которое она временами прямо-таки излучала? Могло ли ее всерьез заботить благополучие того, с кем она так обращалась?
Когда Одрейд покинула их (он едва заметил ее уход), Мурбелла села на постель и расправила рубаху на коленях.
Разумные существа удерживают равновесие даже на весьма странной почве. Движение в его сознании: кусочки мозаики, пытающиеся образовать построение.
Он чувствовал волнение во Вселенной. Та странная пара в его видении? Они были частью новой волны. Он знал это, но не смог бы сказать, почему. Что там говорили о себе Бене Джессерит? «Мы изменяем старые образы и верования.»