Дом Грома
Шрифт:
Она снова услышала, как в полной тишине в раковину упала капля воды.
Но, с другой стороны, возможно, никакой тени и не было. И занавеска была неподвижна. Да и голоса никакого не было, никто не крутил ручку двери, никто не скребся в нее. Все это ей померещилось.
Дисфункция мозга.
Разрыв всего лишь одного маленького сосудика.
Крошечное кровоизлияние в мозг.
Какое-нибудь незаметное нарушение связей между нейронами.
Чем больше она об этом думала, тем легче ей было уходить от всяческих объяснений, связанных с заговорами или со сверхъестественными силами. Спустя некоторое время у нее осталось всего два варианта — либо вообще все это ей померещилось, либо... бедная миссис Зейферт лежит сейчас на полу по другую сторону двери, умершая вследствие того, что напуганная Сюзанна не смогла ей помочь.
И в том и в другом случае нет никакой необходимости продолжать удерживать дверь. Она наконец смогла покинуть свой пост — плечо страшно ныло, весь левый бок занемел.
Она перестала сжимать ручку двери, которая теперь стала ужасно скользкой от ее влажной ладони.
Она открыла дверь. Дверь слегка скрипнула.
Никто не ворвался в ванную комнату.
Еще дрожа от страха, готовая закрыть дверь при малейшей опасности, Сюзанна начала растворять ее пошире — два дюйма, три. Она посмотрела на пол, ожидая увидеть самое худшее, однако никакой мертвой женщины на полу не было, не было серого лица, искаженного предсмертной гримасой ужаса и упрека.
Палата выглядела как обычно. Возле ее собственной кровати горела настольная лампа, постель была такой же раскиданной, какой она ее оставила. Так же горело дежурное освещение. Полог вокруг кровати Джессики Зейферт продолжал оставаться задернутым, ткань его висела абсолютно неподвижно.
Сюзанна медленно раскрыла дверь настежь.
Никто не напал на нее.
Никакой надтреснутый, получеловеческий голос не звал ее по имени.
«Итак... похоже, что это все плод моего воображения, — меланхолически размышляла Сюзанна. — Мое разгоряченное воображение совершило еще один прыжок в безумие. Мой бедный, несчастный, предавший меня мозг».
Всю свою жизнь Сюзанна очень осторожно относилась к алкоголю и никогда не выпивала за один вечер — а такое бывало очень и очень редко — больше двух бокалов коктейля. Всего один раз она помнила себя пьяной, это случилось в старшем классе школы, и это воспоминание было столь же памятным, сколь и неприятным. Сюзанну больше всего отвращало от опьянения то, что оно всегда было связано с потерей контроля над собой.
Теперь же, не приняв ни грамма алкоголя, она потеряла над собой контроль и даже не знала, в какой момент это произошло. Это куда хуже любого опьянения, так как при последнем человек хотя бы чувствует, когда своим ощущениям уже нельзя доверять. В случае дисфункции мозга даже этого нельзя определить.
Такое развитие болезни пугало Сюзанну больше всего.
Что будет, если Макги не сможет найти средства, чтобы вылечить ее?
Что будет, если всю жизнь ей придется влачить жалкое существование, рискуя в любую минуту сорваться в бездну безумия, в бред наяву?
Она знала, что не сможет выдержать такую жизнь.
Она скорее предпочтет смерть жалкому существованию калеки.
Она выключила свет в ванной и тут же ощутила спиной притаившуюся сзади темноту.
Медленно, превозмогая боль в ногах, двинулась по стенке к своей кровати.
Дойдя до кровати, Сюзанна с помощью пульта управления опустила ее пониже, откинула боковое ограждение и села. Но что-то мешало ей оставаться в покое. Она снова поднялась на ноги и какое-то время стояла, впиваясь взглядом в полог соседней кровати. Она поняла, что еще долго не сможет заснуть. Она поняла, что ей надо сделать то, на что она не решалась ранее, — она должна сейчас пойти туда, отдернуть занавеску и доказать самой себе, что ее соседкой является всего лишь старая больная женщина. Если она этого не сделает, у нее снова начнутся галлюцинации, как только она ляжет в кровать. Ведь если не бороться с болезнью, то она одолеет тебя быстрее, чем если бы ты сопротивлялся ей. Она же была Сюзанной Кэтлин Тортон, а Сюзанна Кэтлин Тортон никогда не пасовала перед трудностями.
Рядом с кроватью стояли ее шлепанцы. Она сунула в них застывшие на холодном полу ноги.
Она начала обходить свою кровать, держась за нее руками. Еще пара шагов — и вот она уже рядом с пологом, здесь не за что держаться. Она подняла руку и коснулась ткани.
В комнате стояла необычная тишина — словно не только она, а все в больнице затаили дыхание.
Воздух был неподвижен, как в гробнице.
Она уверенней схватилась за ткань, сжав ее в кулаке.
«Ну открой же, открой, ради Бога, — умоляла она саму себя, поняв, что не решится сделать последний шаг. — Там нет ничего опасного, там только старая женщина, которая мирно спит, ей ведь так немного осталось жить».
Отдернув рывком занавеску, она сделала еще один шаг и вцепилась рукой в металлическое ограждение кровати. Она посмотрела вниз. Сердце ушло в пятки, она поняла, что попала в Ад, что ей нет спасения.
В кровати не было никакой миссис Зейферт. Там лежало нечто иное. Нечто кошмарное, сводящее с ума. Труп. Труп Джерри Штейна.
Нет. Нет. Это ей только мерещится!
У нее нарушено восприятие.
Это болезнь — дисфункция мозга.
Крошечное кровоизлияние в мозг.
О... да... разрыв всего лишь одного маленького сосудика.
Сюзанна опять проговорила про себя череду медицинских терминов, но труп не исчезал и не превращался в миссис Зейферт.
Тем не менее Сюзанна не закричала от ужаса. Не убежала. Она решила довести дело до конца, она решила во что бы то ни стало вернуть себя к реальности. Еще крепче вцепилась она в ограждение, стараясь не упасть в обморок.
Она закрыла глаза.
Сосчитала до десяти.
Мне все это мерещится.
Открыла глаза.
Труп лежал на прежнем месте.
Мертвец лежал на спине, одеяло покрывало его до половины груди, он словно спал. Череп его был смят с одной стороны, на коже запеклась кровь, именно сюда нанес три смертельных удара Эрнест Харш. Руки были вытянуты по бокам поверх одеяла, их кисти вывернуты ладонями кверху, мертвец будто цеплялся пальцами за уже ускользавшую от него жизнь.
Труп выглядел не совсем так, как Джерри Штейн той страшной ночью, наверное, потому, что уже начал разлагаться, смерть брала свое. Кожа стала серой с зеленоватыми разводами возле глаз и у краев рта. Веки были прикрыты. Из ноздрей вытекала и запеклась черная кровь. Кровоподтеки были и по сторонам сломанного носа несчастного. Несмотря на разложение и обезображенные черты лица, никакого сомнения не возникало — это был именно Джерри Штейн.
Но Джерри умер тринадцать лет назад! За это время смерть наверняка не пощадила его. Тело давно уже подверглось бы полному разложению. Он должен был представлять собой скелет с остатками волос на черепе. И, однако, перед ней лежал труп Джерри Штейна — такой, каким он мог бы быть через неделю, максимум через десять дней после своей гибели.