Дом искусств
Шрифт:
Он слышал, что в Книжной палате имеются запасные экземпляры всех поступающих книг, и хотел бы получить один такой экземпляр. Я ответил, что без письменного разрешения Отдела печати выдать книгу ему не могу. Через несколько дней он принес мне такое разрешение, в котором было сказано, что книга может быть выдана сотруднику ВЧК Макинциану для очередной работы. Я вспомнил свои с ним разговоры, и мне стало не по себе. Через некоторое время появилась известная «Красная книга ВЧК», на обложке которой было указано, что она составлена Макинцианом. В ней было, должно быть, страниц триста, а то и больше. В ней рассказывалась история нескольких организаций и заговоров, раскрытых ВЧК. Нельзя отрицать, что работа велась сотрудниками ВЧК с замечательной ловкостью. Этим-то ВЧК хотела похвастаться в своем издании, но не сообразила того, что слишком откровенно разоблачает свои приемы. Кончилось тем, что книга была экстренно изъята из продажи, а затем вновь появилась, но уже сокращенная по крайней мере на две трети. Кажется, из нее выбросили все, кроме истории взрыва в Леонтьевском переулке 51 . После этого звезда Макинциана
51
Террористический акт в помещении Московского комитета РКП (б) (Леонтьевский переулок, дом 18) 25 сентября 1919 года, в результате которого погибло 12 человек и 55 было ранено.228
Третья история произошла с моим покойным учителем и другом М. О. Гершензоном 52 . Однажды он мне сказал: «Я нашел настоящую скрижаль Пушкина – его философию искусства, его credo». Будучи несколько скрытен в том, что касалось его текущей работы, он на расспросы мои ответил только, что это – всего лишь одна страница, которая давно напечатана, но на нее не умели обратить должного внимания и даже не включили ни в одно собрание сочинений Пушкина. Прошло сколько-то времени. Однажды утром (кажется это было в начале 1920 года) Гершензон занес мне в подарок только что вышедшую свою книгу «Мудрость Пушкина». На первом месте, почти без комментариев, напечатана была «Скрижаль Пушкина» – тот самый отрывок, о котором он мне говорил. В тот же день я был занят, книгу не раскрывал, а вечером пошел в гости к Георгию Чулкову 53 , которого застал в радостном возбуждении.
52
Михаил Осипович Гершензон (1869 – 1925) – литературовед, философ, публицист и переводчик.
53
Георгий Иванович Чулков (1879 – 1939) – писатель, поэт, литературный критик, историк литературы, создатель теории «мистического анархизма».
– Ну что, «Скрижаль Пушкина» видели?
– Нет еще, – сказал я.
– В таком случае – полюбуйтесь.
Чулков протянул мне книгу. Пока я читал, он смотрел на меня испытующе, а затем спросил:
– Что, похоже на Пушкина?
Я был в замешательстве. То, что я прочитал, по существу, могло выражать эстетику Пушкина, во всяком случае, не противоречило ей.
Но самое изложение до чрезвычайности мало было похоже на пушкинское. Я сказал Чулкову, что, по-моему, это – не Пушкин.
– Ну, ваше счастье, – сказал Чулков, – а то сели бы вы в калошу вместе с вашим Гершензоном. Сейчас я видел Сакулина 54 . Он в ужасе. Заметка-то ведь не Пушкина, а Жуковского – Пушкин только зачем-то списал ее для себя. Гершензон нашел ее в шляпкинском описании бумаг Пушкина 55 и вообразил, что это – сам Пушкин.
«Ужас» Сакулина был напускной и радостный, так же, как ужас Чулкова. Оба они терпеть не могли Гершензона и теперь злорадствовали вместе со многими другими. Сакулин, впрочем, поступил честно: если не ошибаюсь, он сам отправился к Гершензону и все ему разъяснил. Гершензон был почти в отчаянии от своей ошибки. Тотчас же он бросился на склад «Книгоиздательства писателей», велел остановить рассылку книги по магазинам и заставил мальчика, служащего на складе, вырезать из всех экземпляров тот листок, который был занят «Скрижалью Пушкина», то есть страницы пятую и шестую. В таком виде книга и поступила в продажу – без первой статьи, означенной, однако же, в оглавлении. Затем прибежал он ко мне с просьбою, чтобы прежде рассылки книги по библиотекам я приказал вырезать из нее тот же злосчастный листок. В сущности, я не имел на то права, но, видя отчаяние Гершензона, пообещал ему это сделать. К несчастью, прийдя в палату, я узнал, что книга уже разослана. Таким образом, по музеям и библиотекам она пошла в полном виде.
54
Павел Никитич Сакулин (1868 – 1930) – литературовед, академик АН СССР, в последние годы жизни – директор Пушкинского Дома.
55
«Из неизданных бумаг А. С. Пушкина» (СПб., 1903). Илья Александрович Шляпкин (1858 – 1918) – филолог, палеограф, историк древнерусского искусства.
Эти библиотечные экземпляры с сохраненным листком должны были бы стать библиографической редкостью, потому что вслед за тем Гершензон обратился ко всем знакомым, которым успел послать книгу, с просьбой вырезать и вернуть ему этот листок. На деле из этого все-таки ничего не вышло: Гершензон получил листки, но некто Ш. 56 , по роду занятий философ, по характеру весельчак и бурш, умудрился купить у мальчишки из книгоиздательства изрядное количество вырезанных листков и раздавал их направо и налево всем желающим. В результате образовалось очень большое количество экземпляров «Мудрости Пушкина» с вырезанным и обратно вклеенным листком.
56
Густав Густавович Шпет (1879 – 1937) – философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы. Первый руководитель Института научной философии (ныне Институт философии РАН). Был обвинен в участии в антисоветской организации и расстрелян.
В заключение расскажу еще об одной книжной драме, разыгравшейся на сей раз в Кремле. Бухарин только что выпустил свою «Экономику переходного периода». Его отношения с Лениным были в ту пору натянуты, и в самой книге имелись какие-то
57
Михаил Иванович Щелкунов (1884 – 1938) – издатель, книговед, библиофил.
Меж тем прошла весна 1920 года. От голода и нетопленой квартиры я расхворался. Месяц пролежал в постели, потом то ходил, то снова лежал. Было ясно, что на следующую зиму оставаться в таких условиях нельзя. Мне предложили переехать в Петербург, где обещали теплую комнату в Доме искусств и возможность литературного, а не служебного заработка. Летом я подал в отставку. Прямым начальством моим стоял заведующий Отделом печати Н. С. Клестов-Ангарский 58 , старый большевик, немножко журналист и литератор. Это был неуклюжий рыжебородый человек, в сущности не злой, но грубый, невоспитанный, к тому же отчаянный неврастеник. Власть несколько вскружила ему голову. Он самодурствовал и старался притеснять писателей, которым приходилось иметь с ним дело. Ничем не объяснимым исключением были В. Г. Лидин 59 и я. Ангарский с чего-то нас полюбил – такою же несуразной и неуклюжей любовью, каков был он весь. Отставки моей он не принял, не желая со мной расстаться, и заявил не шутя, что если я уйду из Книжной палаты без его разрешения, то он посадит меня «куда следует» за саботаж.
58
Николай Семенович Ангарский (наст. фамилия Клестов; 1873 – 1941) – профессиональный революционер, литературный критик. С 1936 года председатель Всесоюзного внешнеторгового объединения «Международная книга». Был обвинен во многочисленных антисоветских преступлениях и расстрелян.
59
Владимир Германович Лидин (наст. фамилия Гомберг; 1894 – 1979) – писатель. Автор сборников рассказов и книги воспоминаний «Люди и встречи».
Тем временем в жизни самой палаты назрела трагедия. Наркомпрос решил устроить Всероссийскую центральную книжную палату, которая, естественно, должна была поглотить московскую. Решение было разумное по существу, а для меня и выгодное, ибо я надеялся, что ликвидация московской палаты даст мне свободу. Однако – не тут-то было. Московский совет заупрямился и решил сохранить «свою» палату. Началась междуведомственная война – одна из бесчисленных в ту пору. На совещания по организации Центральной палаты, происходившие в Госиздате, Ангарский командировал меня с поручением «совать палки в колеса». Признаюсь – это поручение я не старался выполнить, да и все равно у меня ничего бы не вышло – дни Московской палаты были сочтены. Наконец декретом правительства она была упразднена. Ее имущество вместе с библиотекой должно было перейти в собственность Центральной палаты. Ангарский не уступал ни пяди своих позиций и решил спрятать библиотеку «в укромное место», как он говорил. Он дал мне записку к заведующему отделом транспорта с просьбою экстренно прислать сколько-то грузовиков и подвод для перевозки книг. Я знал, что он просто хочет сгноить книги в подвалах своего отдела – только бы не сдаться и «насолить» новой палате. Мне было жаль книг, и я под разными предлогами грузовиков не требовал, пока в одно прекрасное утро библиотека Книжной палаты не была увезена служащими Госиздата.
Книжная палата кончилась, но Ангарский все-таки не желал меня отпустить на волю. Теперь он заявлял, что я «числюсь за отделом печати», который даст мне новую должность. Вот тогда-то я понял, что значат грибоедовские слова:
Минуй нас пуще всех печалейИ барский гнев, и барская любовь!Здоровье мое было из рук вон плохо, о переезде в Петербург нечего было и думать. Я приходил в уныние, как вдруг приключилась беда, которая меня выручила. Меня в восьмой уже раз призвали на военную службу и, несмотря на то что у меня было семь белых билетов, – признали годным в строй. Нелепость была очевидная, я знал, что с военной службы меня тотчас отпустят, но пока что решил воспользоваться этой оказией. Я пошел к Ангарскому, показал ему бумажку с приказом через три дня явиться на какой-то «пересыльный пункт» во Псков – и получил вольную.
На этом кончилась моя советская служба. 17 ноября 1920 года, после великих и презабавных хлопот (которые, впрочем, тогда совсем не казались забавными), я сел в поезд – и с этого дня кончилась моя тридцатипятилетняя жизнь в Москве.
Белый коридор
У Луначарского в Белом коридоре