Дом Кёко
Шрифт:
«Я победил!» Это чувство всегда было новым шагом вперёд.
— Десять! — громко крикнул рефери и приблизился, чтобы поднять руку Сюнкити. Его галстук-бабочка немного сбился набок.
Чтобы в случае победы чествовать Сюнкити, а в случае поражения выразить ему соболезнование, в доме Кёко приготовили много разных угощений. Масако давно отправили спать. По прогнозу погоды ожидался ветер до пятнадцати метров в секунду, так что оставшаяся в доме прислуга должна была за всем проследить. В гостиной французское окно, выходящее на балкон, непрерывно скрипело от ветра, дождь порой бил прямо в стекло, и через
Кёко объявила, что и в японском доме обустроено всё для тех, кто останется ночевать. Надо сказать, что это было редким проявлением гостеприимства, но Кёко приготовилась на случай, если дождь и ветер усилятся.
Около девяти вечера семь человек — кто на машине Нацуо, а кто на такси — прибыли в дом Кёко в Синаномати. К возбуждению после победы Сюнкити добавились ветер с дождём, и щёки горели, глаза влажно блестели — никто не мог успокоиться. Окружив Сюнкити, все ввалились в гостиную. Всем хотелось скорее поднять праздничный бокал. Один Сюнкити не отказался от привычки нить апельсиновый сок.
Он привык побеждать, поэтому совсем не устал. К пострадавшему от ударов лицу прилила кровь, его жгло и чуть саднило. Но это была не обычная головная боль. Чокаясь, Сюнкити поблагодарил Кёко за поощрительную премию. Всех поразила его выдержка; он ведь слышал объявление. Сэйитиро без стеснения спросил о сумме вознаграждения за матч. Она составила десять тысяч иен, и Сэйитиро сказал, что цена соответствует репутации, но женщины никак не соглашались. Они про себя сравнивали эту сумму с теми деньгами, которые, если бы им пришлось продавать своё тело, потребовали бы за ночь.
Сэйитиро, видевший их насквозь, не удержался от колкостей:
— Это ваши экономические предубеждения. Десять тысяч иен не так уж много. Кровь, которую проливали мужчины в прежние времена, можно было купить за один сэн и пять рин. [33] Столько стоила почтовая открытка, что выходило намного дешевле, чем тело женщины на ночь. Ведь женщины, даже аристократки, услышав, какую цену дают за мужчину, сравнивают её с той, за которую продали своё тело, и судят, что дорого, что дёшево. Правда, есть исключения, ведь никто не определил, сколько стоит женщина.
33
Сэн — денежная единица, мелкая монета, в настоящее время составляет одну сотую иены. Рин — мелкая денежная единица, одна десятая сэн.
— Вечно у тебя какие-то странные идеи, — сердито сказала Хироко. Слова Сэйитиро попали в больное место. — Не помню, чтобы я говорила что-то подобное.
— Но если у других нет установленной цены, тут уж ничего не поделаешь. Мужчина зарабатывает деньги, проливая кровь, женщина получает средства на жизнь, продавая тело. И то и другое прекрасное занятие, достойная уважения работа. Сюн-тян, ты сердишься, когда так сравнивают?
Сюнкити с улыбкой покачал головой. Он спокойно воспринимал любые сравнения, потому что в боксе видел суть жизни, а не стандартную цену.
Ветер с дождём били в зашторенные французские окна, одно по-прежнему раздражающе скрипело. Этот звук сливался с диксилендом Эдди Кондона [34] с новой пластинки, её поставила Тамико.
— Ну, потанцуем? Давайте танцевать, — предложила Тамико, которая терпеть не могла дискуссии.
Все промолчали. Нацуо пожалел её, встал и пригласил на танец. Однако после нескольких мелодий к ним так никто и не присоединился, поэтому они вернулись на место.
Все много пили и ели. Только Сюнкити, у которого всегда был прекрасный аппетит, то ли из-за того, что не чувствовал пустоты в желудке, то ли от возбуждения после первого профессионального боя, отправил в рот несколько канапе и лишь подливал себе апельсиновый сок.
34
Эдди Кондон (1905–1973) — американский джазовый гитарист и композитор, руководитель оркестра, представитель раннего чикагского диксиленда.
Сэйитиро возобновил спор:
— Итак, откуда боксёр берёт деньги? Получает как долю от боссов бокса, которые в большинстве своём кладут в карман деньги, содранные со зрителей. Он ведёт свою рабскую жизнь, страстно завидуя силе, проститутка этим очень на него похожа. Боксёр и проститутка честно живут за счёт своего тела, но встретиться могут, лишь опутанные сетью алчных хозяев. Чистым душой мужчине и женщине, то есть мужчине, живущему настоящим мужским делом, и женщине, живущей настоящим женским делом, дано сойтись, только проскользнув сквозь ячейку этой сети. В этом есть какая-то нелепость. Но, но крайней мере, в доме Кёко такой сети нет, следовательно, нет и ячеек. При этом сейчас здесь присутствует чистый сердцем молодой боксёр. Поэтому хорошо бы обнаружить ещё и чистую сердцем продажную женщину.
При этих словах женщины переглянулись. Сэйитиро не обратил на них внимания. Закованный в скромный пиджак и галстук, он выглядел как один из тех молодых людей, с которыми утром можно столкнуться в разных уголках района Маруноути. Но сегодня опьянение уже разлилось по всему телу, и он был совсем не в таком состоянии, как служащие на вечерних посиделках после работы.
На столе в великолепной тёмно-лиловой вазе стояли, окружённые другими цветами, ветки сакуры. Пластинка наконец докрутилась. Тяжёлой складкой нависло молчание, впустило звуки дождя и ветра, которые сотрясали окна. Нацуо подумал, что цветы сохранились только в этой комнате: и поздняя сакура в окрестностях Синаномати, и сакура за забором у его дома, скорее всего, полностью облетят за одну ночь. И вот сакура на столе, которая в абсолютной неподвижности сохранила лепестки, гордилась своим цветением, и это отчего-то казалось дурным предзнаменованием.
— Ты куда потратишь эти десять тысяч иен? — спросил, желая поставить Сюнкити в тупик, сильно опьяневший Сэйитиро, но в его твёрдом тоне сквозила привязанность к младшему другу. — Ну, на что потратишь? Ты же не пьёшь, так, наверное, на женщин. Ты ведь не из тех, кто отнесёт их матери.
Сюнкити вспомнил мать, её глаза, словно высекающие искры у него за спиной, но всё это по-прежнему принадлежало к маленькому мирку, где он задержался лишь на секунду.
— В таком случае нет и женщины, которой их можно отнести, — небрежно ответил Сюнкити.
Нацуо слушал их разговор, не вмешиваясь, и не счёл его неприятным. Ему казалось, что причиной разговора стала не столько выпивка, сколько буря за стенами дома, потоки дождя, стекающие в ночи по стволам деревьев, свежие раны от сорванных ветром листьев и маленьких веточек. Всё это бодрило людей в комнате, пробуждало эмоции. Яркий алый цвет срезанных веток сакуры порождал другие ассоциации. В нём пряталась меланхоличная душа растения.
— Так. Тогда здесь должна быть продажная, но с чистой душой женщина. Которую из трёх ты покупаешь? — воскликнул Сэйитиро.