Дом, который снесли
Шрифт:
В любом возрасте всегда приятно ощущать себя ещё ребёнком, когда есть кто-то старше тебя, умнее, опытнее, который расскажет о прошлой жизни, об интересных событиях, похвалит тебя или пожурит любя, внимательно и участливо выслушает, нежно, по-матерински обнимет в трудную минуту. Таким «кто-то» и были для ТонечкиЗлата Матвеевна и Дина Матвеевна или просто Злата и Дина, как она называла их за глаза, искренне обожая. Дружба их продолжалась уже почти двадцать пять лет, с тех самых пор, когда Злата ещё работала музыкальным работником в детском саду, куда ходил единственный сын Тонечки Серёжа.
– Тоня, ты когда вернёшься, ждать тебя к ужину или самому поесть? – муж Тонечки, Илья Львович, худощавый и заметно полысевший, шестидесятитрёхлетний доцент сидел за письменным
– Может всё-таки поедешь? Они так рады будут! У Златы вчера был День рождения, к ним и Юра должен подъехать…
– Не, не, не… без меня. У неё ж не юбилей?! Привет и поздравления передавай, никак не могу – к завтрашнему семинару ещё столько работ надо проверить, нетронутой целая группа осталась, я и так не успеваю!!! Извинись. Тонечка обиженно укорила:
– Ну и зря, мог бы сделать исключение, у них каждый день юбилей, ни то, что год. Кстати! Вот Дине через месяц восемьдесят, ловлю на слове, пообещай!
– Хорошо, хорошо, посмотрим, – и он встав из-за стола поцеловал жену в щёку и закрыл за ней дверь.
Первым как всегда приехал Юра с двумя букетами роз: тёмно-красных для Златы и нежно- кремовых для Дины, всегда по семь штук. Протянул имениннице красивый пакет с подарком, Дине торт и сам отнёс на кухню сумку полную продуктов.
– Юрочка, ну зачем ты, у нас всё есть, – нараспев пожурила племянника Злата и сгорая от любопытства, которое не утрачивается с годами, а у её артистической натуры оставалось весьма ещё обострённым, пошла смотреть содержимое расписного пакета к себе в маленькую комнату.
Дина копошилась как обычно на кухне, волнуясь ничего ли не забыла выставить из холодильника на стол. Юра поцеловал её в щёку и покачав уже седой, но всё ещё с густой львиной шевелюрой крупной головой, ласково констатировал:
– Динуля, ну ты никогда так и не отдыхаешь, сегодня небось ещё и не присела, – он называл так Дину с самого детства, на что Злата немного обижалась, она была для Юры всегда только «тётьЗлат», что опять же таки подчёркивало её возраст, – дай я тебе помогу, – он начал раскладывать привезённые продукты на стол и в холодильник, попутно спрашивая о её и о Златином здоровье, рассказывая кое-какие события из своей жизни, жалуясь на невнимательность старших дочерей, на разгильдяйство сына- школьника, на участившиеся гипертонические кризы жены, возмущаясь и сетуя на нашествие непрофессионалов на работе. Он обычно подробнее рассказывал обо всём молчаливой Дине, которая всегда внимательно его слушала и никогда не перебивала. Это была и ещё одна причина небольшой ревности Златы – Юра был для них обеих единственным светом в окне, любимым и самым дорогим их сокровищем, особенно когда они постарели. Он всегда их любил, но с возрастом и особенно, когда он похоронил своих родителей, его больше стало тянуть к теплу и нежности родной крови двоюродных сестёр его матери. Их ненаглядному мальчику уже исполнилось шестьдесят, увы, для них он навсегда так и остаётся Юрочкой. Назвать его ни то что Юрием, а даже Юрой ни у одной не поворачивался язык.
– Юрочка, а что же Аня не приехала? – поинтересовалась Дина, выкладывая мацу на небольшое, плетёное из соломки, блюдо, – опять давление?
– Так я же и говорю – криз за кризом и в больницу не хочет, такая упрямая! Она вам привет передавала…
– Дина, посмотри, что он придумал!!! Это же надо, какая прелесть!!! Такой аромат!!! Это ты из Парижа привёз? – счастливая Злата улыбаясь и благоухая только что открытым французским парфюмом, вошла на кухню и выложила прямо на стол средь селёдочницы и тарелок с колбасой и сыром раскрытый полиэтиленовый пакет с голубой в мелкий розовый цветочек ночной рубашкой. – Злата, побойся Бога, ты как ребёнок! Перепачкаешь! – Дина строго посмотрела на сестру покачав головой и сменив тон добавила, – потрясающе красиво и как раз твой любимый оттенок!!!
Вскоре пришла маленькая сгорбленная Муся, с явным трудом переставляя отёкшие ноги и опираясь на так ненадёжно выглядевшую тоненькую палочку. Муся была их подругой детства и соседкой с первого этажа ещё того дома на Толмачёвском, где они прожили большую часть своей жизни. В прошлом Муся была переводчиком и до сих пор в свои семьдесят пять давала уроки английского языка внукам и правнукам своих друзей. Злата сразу же увела её в свою комнату пошушукаться, как она называла любое женское общение тета-тет.
Подходя к дому, где уже десять лет жили сёстры в этом далёком Медведково, Тонечка неизменно сравнивала своё ощущение с тем первым, которое она испытала много лет назад войдя в подъезд огромного каменного дома девятнадцатого века в Замоскворечье. Тогда она долго поднималась на четвёртый этаж по широченной внушительной лестнице опираясь на чугунные кованныеперила и, подойдя к такой же внушительной дубовой двери, увидела сбоку на косяке несколько звонковрасположившихся один под другим, нашла табличку против одного из них с фамилией «Гольдман» и позвонила. Ей сразу же открыли обе сестры, несмотря на то, что коридор в квартире был длинный и идти по нему, как ей казалось, двум немолодым женщинам было затруднительно. Сёстры её явно ждали и Тонечка почувствовала это с первых минут. С тех пор этот дом, их дом был для неё самым тёплым и светлым во всей Москве независимо от того, где дом этот находился: там в Большом Толмачёвском или здесь в Медведково.
Раньше она навещала их почти ежемесячно, иногда брала с собой сына. В квартире была атмосфера той романтической старины Замоскворечья, которая всегда пробуждала фантазию и навевала исчезающие нотки патриархальности, традиций и дореволюционного, и довоенного духа. Серёжа ездил к бабушкам с интересом, особенно его поражал «наполеоновский» сервиз, который был выпущен малой серией ещё в 1912 году как раз в год ознаменование столетия Отечественной войны 1812 года: тарелочки были по краю тёмно-зелёного цвета с золотым орнаментом, а в плоской серединке каждой из 18 штук были нарисованы вручную миниатюры-картины сражений и битв русской армии с французами, и что самое главное – все разные!!! – восторгался Серёжа. Он подолгу завороженно рассматривал каждую: солдаты, кони, сам Кутузов, Наполеон, пейзажи Бородинского поля – всё выписанное с ювелирным мастерством, каждый волосок гривы и хвоста лошади, каждый кивер гусар, треуголки, флаги-просто чудо!!! Однажды Тоня затащила к сёстрам и мужа Илью Львовича, вечер прошёл на высоте, тепло и интересно, потом ещё пару раз он побывал у них, затем стал придумывать различные отговорки и, когда и сын вырос, Тоня стала ездить к ним одна и ни так часто, ноДни рождения старалась не пропускать.
Лет десять назад в квартиру на Толмачёвском в две освободившиеся после смерти соседки комнаты въехала семья: неряшливая и скандальная Валька с мужем пьяницей и сыном подростком, который постоянно курил в коридоре и матерился по-взрослому. Жить стало невыносимо и сёстры, пока ещё были кое-какие силы, решились на обмен: разъехаться с безобразными соседями да и пожить под конец в своей собственной квартире. Они ужасно устали за столько лет от вынужденного общения с совершенно посторонними, навязанными им когда-то и много раз сменившимися за многие годы людьми: неважно хорошими или плохими, но всегда чужими. С помощью Юрочки они и оказались в этой двухкомнатной квартире в Медведково, комнаты изолированные, у каждой своя, третий этаж и двор тихий, зелёный, да и метро рядом. Собирать вещи и переезжать помог любимый племянник и Тонечка, даже Илья Львович оказал посильную помощь – перевёз на своей Ауди весь оставшийся антиквариат: большая часть, в том числе и наполеоновский сервиз которого, уже была продана и «съедена» ко времени переезда на новую квартиру (втихаря от Юрочки разумеется).