Шрифт:
Пролог
Иннокентий – счастливчик, он не суеверен: спокойно по вечерам выносит мусор и не плюет через левое плечо, когда дорогу ему перебегает черная кошка. Он регулярно смотрит прогноз погоды и каждый раз, выходя из дома, берет с собой зонтик.
Сильные длинные ноги легко несут Иннокентия по широким коридорам университета. В то время, как его аристократический профиль плавно скользит справа налево, затем снова направо, чтобы легким кивком приветствовать идущих навстречу коллег и учеников.
Этой весной Иннокентий переживает прекрасный период. Кризис средних лет уже миновал, а внутренние руины, образовавшиеся в процессе мучительного анализа прожитых
Прежде чем войти в свой кабинет, Иннокентий посмотрел на табличку, уже не первый год висевшую на двухстворчатой двери. Надпись на позолоченной деревяшке гласила: «Штольц Иннокентий Альбертович. Доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой общей психологии факультета психологии МГУП». Ежедневно он десятки раз заходил и выходил через эти двери, но именно в то утро табличка сделалась катализатором, запустившим незамедлительную реакцию в его теле и мыслях. Слова живительным бальзамом растеклись по всем жилам организма профессора, ободрили его дух и придали глазам особый сияющий блеск. Параллельно активизировав некоторые участки мозга, в особенности те, что отвечают за рост его личностных и профессиональных качеств.
Уже много лет Иннокентию удается успешно совмещать работу в университете с приемом частных пациентов. Время от времени его статьи печатают в газетах. Лучшие из них были даже удостоены чести мелькать на разворотах известных научных изданий. Пишет он в основном о природе и сущности человеческого существования. Дает советы на темы внутрисемейных конфликтов, борьбы с неврозами, много говорит о скрытом потенциале, мотивациях и теневых сторонах личности. Иннокентий Альбертович, как и всякий хороший психолог, умеет разобрать человеческую душу на множество отдельных частей. Чтобы затем, уже вместе с пациентом, выстроить единую картину его внутреннего мира, уделив особое внимание сломанным механизмам тонкой душевной системы.
В своих кругах Штольц – личность небезызвестная, но простому обывателю его имя мало о чем может сказать.
Последний год профессор большее удовольствие получает от преподавательской деятельности и в меньшей степени наслаждается частной практикой. Подуставший от бесконечных скитаний по дебрям человеческих душ, он чувствует, что общение с молодыми людьми подпитывает его жизненной энергией. Сами же студенты всегда относятся к нему с уважением и с большим интересом посещают его лекции. Поговаривают даже, что в Иннокентия Альбертовича влюблена внушительная половина женской аудитории. Это и неудивительно, ведь он весьма хорош собой и для своих лет выглядит подтянуто и живо. Но ни разу не то что романа, а даже легкой интрижки не было замечено между Штольцем и какой-либо из его учениц. Он абсолютно равнодушен к томным взглядам и двусмысленным речам своих фанаток. Всегда держится с ними слегка холодно и отстраненно, при этом не теряя природной галантности и обходительности в общении с дамами. Даже не подозревая, что подобной сдержанностью он еще больше привлекает интерес противоположного пола.
Каждой воздыхательнице хочется не просто обратить на себя внимание, а стать именно той первой, которая растопит холодный взгляд профессора и поведет его за собой в мир страстей и разврата. Это же желание распространяется и на большую часть женской половины преподавательского состава. Милые дамы имеют неосторожность полагать, что у Штольца все-таки существует скрытая потребность в чувственном познании их тел. Питательной средой для таких предположений являются слухи о неуемной мужской силе Иннокентия Альбертовича. А появились подобные разговоры как раз потому, что о его личной жизни в стенах альма-матер не было известно ровным счетом ничего. И, как водится в каждом цивилизованном обществе, любой недостаток знаний в пределах одной интересной личности тут же заполняется всевозможными домыслами и слухами.
После нескольких секунд, проведенных перед дверью, Иннокентий Альбертович наконец зайдет в свой просторный кабинет, повесит плащ в маленький шкафчик у входа, туда же аккуратно положит шляпу и зонтик. Не спеша сядет за свой рабочий стол и станет любоваться лучами утреннего солнца, что щедро заливают всю комнату теплым мягким светом. «Хороша в этом году весна», – подумает профессор. Затем сделает глоток сладкого кофе, раскроет свежую газету, и больше никто и никогда не увидит его в этом кабинете на этом кресле, хотя плащ со шляпой останутся по-прежнему висеть на своих местах.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Иннокентий рос замкнутым ребенком. Всему разнообразию игрушек, о котором любой его сверстник мог только мечтать, Кеша предпочитал уединение и тишину. Эти условия были необходимы ему для установления верного контакта с единственным объектом, удостоившимся его внимания и интереса. И надо ли пояснять, что объектом тем являлся он сам? Точнее, мир, что существовал в его маленькой голове. Это было единственное место, где Кеша чувствовал себя абсолютно счастливым. Он мог часами напролет предаваться мечтам и фантазиям. И ему доставляло дискомфорт, если кто-то бесцеремонно прерывал игру его воображения своими житейскими вопросами и делами. Впоследствии все члены его семьи получили роли и стали невольными участниками совершенно невиданных ими событий. Но не только люди наделялись Кешей новыми способностями. Игра приобрела такие масштабы, что и у мебели, и у посуды, и у всего чего угодно появлялась своя роль. По желанию Кеши предметы в комнате оживали, разговаривали друг с другом и активно участвовали в жизни дома.
Несмотря на то, что Кеша рос в изобилии и роскоши, в его семье напрочь отсутствовало то единственно важное, без чего человек входит во взрослую жизнь чуточку нездоровым. В доме под номером пятьдесят два на улице Пролетарской практически не звучали теплые слова, а любовь, если она и была, то давно уже выветрилась сквозняками между дверьми спален его родителей.
Говоря о детстве Иннокентия, нельзя не упомянуть о событиях, предшествовавших его зачатию.
Тогда, летом тысяча девятьсот семидесятого года, когда солнце настолько низко опустилось к морю, что весь дневной жар сполз к земле, а в воздухе появились ароматы вечерних духов, свежих лангустов и крепких папирос, – вот тогда-то Альберт Бенедиктович и увидел утонченную русскую красавицу Веронику Павловну. Она была актрисой, по роковой случайности оказавшейся тем вечером с ним в одном ресторане. Труппа, в которой выступала Вероника Павловна, была на гастролях. И на Ниццу им отвели ровно три дня, но и этих трех дней вполне хватило, чтобы между молодой красавицей и таким же молодым, но уже успешным немецким бюргером вспыхнула настоящая страсть. И страсть эта оказалась такой сильной, что душевные томления Альберта через какое-то время привели его в Россию, поставили на одно колено и трансформировались в маленькую гравировку на колечке с совсем не маленьким бриллиантом. А написано на том кольце было всего пять заветных букв – «Л Ю Б Л Ю».
Именно за этот душевный порыв Альберт Бенедиктович винил себя большую часть жизни. Он был уверен, что столь авантюрный поступок был не чем иным, как проявлением генов его русской бабки, которая яростно желала, чтобы ее внук знал язык и культуру своих предков.
Вероника Павловна в надежде на лучшую жизнь ответила заморскому жениху согласием. И надо отдать должное Альберту Бенедиктовичу, который делал все для того, чтобы его красавица-супруга всегда улыбалась и не имела серьезных нужд. Он даже перевелся по службе в Россию, дабы карьера его благоверной не пострадала.