Дом Мой или Шанс 2

Белоткач Александр Семенович

Побывавший впервые на одной из таких посиделок Лешка, за вредный характер, прозванный Каналья, казался теперь чуть ли не на голову выше всех нас непосвященных малолеток. От чего мой одноклассник, стал еще заносчивее, а свой Чизетт, с удовольствием жертвовал во имя очередной, срочно необходимой бутылочки, или пачки сигарет, экстренно понадобившейся кому-то из перестарков. Тогда гордо восседая за спиной очередного Чалого или Седого, он катил в ближайший ларек, работающий до полуночи а то и круглосуточно, что как признак зарождающегося капитализма в нашем городе, появились чуть не на каждом углу.

Днем же, этот любимец богов, или точнее богемы, промышлял тем что за круг по двору брал рубль, а если денег у несчастного соискателя не находилось, не брезговал всякой обычной для ребят мелочью. Кто перочинный ножик свой

любимый отдаст, кто жевательную резинку, а кто и редкую марку, которые по-прежнему были у нас в почете. Как раз я и был тем кощунником, что за сомнительное удовольствие, на виду у всех девчонок прокатиться на заграничном мопеде, отдал одну из самых редких у нас марок, потому что обнаглевший вконец Рыжий, ни в какую не соглашался брать остальное. Так что я впервые, (волнуясь как на контрольной), сев за руль этого заморского агрегата, не смог сразу тронутся, а постыдно заглох посреди двора. Из-за чего долго выслушивал о себе разные мерзости. Но когда разошедшийся совсем Лешка, почувствовавший себя царьком всей местной мелкотни, заикнулся было что-то о моей матери, я не выдержал. И уронив злополучный мопед прямо на асфальт, зарядил этому оболтусу такую плюху, что даже видавшие виды в дворовых битвах, наблюдавшие за всем с дальних лавочек старшаки, громко заулюлюкали. А отлетевшего от моего кроссовка Каналью, долго приводили в себя подоспевшие дружки.

Не знаю, что тогда больше двигало мной, эмоции оскорбленного и униженного прилюдно подростка, или обида неожиданно повзрослевшего философа, только с того самого дня, моя дворовая жизнь, превратилась в сплошную череду разборок и безобразных драк. Не раз и не два, я возвращаясь домой со школы, или просто выйдя вечером во двор, попадал в жестокую атмосферу холодной безрассудной ненависти. Она витала там уже давно, но только сейчас наконец, выявился конкретный объект приложения, накопившейся в телах любителей дешевого портвейна энергии. Сколько раз, я приходил домой с синяками, порванными рубашками и брюками. Сколько раз, видевший все это отец, пытал меня на тему, чьих это рук дело. Да только в свои тринадцать лет я был уже довольно самостоятельным малым, и попытки взрослых вмешаться всячески пресекал. Мама не раз, обычно за ужином, когда мы собирались все за столом, чтобы ни только поесть, но и пообщаться, пробовала вновь вызнать у меня, что это творится в нашем дворе. Но я лишь отмалчивался, или тупо врал о чем-то типа пресловутого ТУ 134, пролетавшего мимо и наставившего мне очередной фингал.

тогда-то я и познакомился с Олегом. И первая наша с ним встреча, была не совсем обычной.

А началось все с того, что одним летним вечером, накануне празднования пятнадцатилетия со дня свадьбы моих родителей, я шел домой, неся в руках отцовскую гитару. Она в последнее время отчего-то стала быстро расстраиваться, и замечательный папин друг дядя Сережа, слегка ее подремонтировал. Он позвонил в тот день сутра, дабы я зашел к нему на работу.

Гитара эта я вам скажу, заслуживает отдельного упоминания. Когда-то папа, окончивший с отличием музыкальную школу, получил ее в подарок от моего деда, то есть своего отца. Помню, что человеком он был очень сложным, прослужившим много лет в армии. Выглядел он всегда хмурым, шуток не любил, а когда бывал у нас в гостях, часто приняв на грудь, распевал мощным басом казацкие песни. Этот подарок, оказался под стать деду. Непростым ширпотребом. Не фанерной коробкой, на которых тогда бренчал во дворах весь Союз. А сделанный на заказ, великолепным мастером краснодеревщиком, отличный, исключительного строя и особенного, мягкого звучания инструмент. С тех пор, прошло немало лет, но этот замечательный образец ручной работы выглядел как новый. За что отдельное спасибо нужно было сказать именно дяде Сереже, другу семьи и мастеру на все руки.

Мой дорогой папочка, хоть порой и казался невыносимым занудой, (частенько твердящим о всяческих морально этических аспектах моего поведения), все же был для меня отличным примером. Именно благодаря тому, что он любил гитару. А так же благодаря его частым домашним концертам, я уже в семь примерно лет, заинтересовался музыкой. Конечно, мои родители, обнаружившие у своего чада такие наклонности, не раздумывая, отдали меня в муз школу. Которую я добросовестно посещал все эти годы, и где частенько мой педагог; Дабындов Михаил Андреевич, интелегент, еще той,

до революционной наверное закалки, худой, высохший старичок с вечно слезящимися глазами и крючковатым носом, повторял мне: - "У вас голубчик, весьма незаурядные способности! Ни в коем случае не бросайте музыку! И она вас тоже никогда не бросит!" Что он тогда имел в виду, понять было несложно. Поскольку без хлеба мой, отлично известный в нашем городе учитель не сидел. И кроме работы в СМШ, давал частные уроки, от которых имел в два, а то и в три раза больше официальной зарплаты. В то смутное время развала нашей многострадальной державы, все ощущали некое беспокойство. Многие тогда не понимали чего ожидать, и как вообще жить дальше. Поэтому я решил оставаться прилежным учеником, хотя порой и так лень было тащиться через полгорода на очередные занятия, в то время когда мои сверстники, не обремененные никакими обязательствами, гоняли мяч, или устраивали битву снежных крепостей.

Тем летним вечером, я возвращался домой почти из другого конца города. Шел я пешком, не рискуя садиться с гитарой в переполненный троллейбус, где едущие домой с многочисленных заводов и фабрик трудящиеся, запросто превратили бы ее в кучу щепок.

И когда я переходил улицу на очередном перекрестке, меня едва не сбил летевший на красный свет, сумасшедший Жигуль. Спасло меня лишь чудо. А точнее шедший позади парень, лет шестнадцати, в оранжевой футболке. Этот крепкий на вид малый, вовремя заметил бешеную копейку, ухватив меня, (уже шагнувшего на зебру), за плечо, резко потянул назад. От чего я, не удержавшись на ногах, и запнувшись о бордюр, выронил свою драгоценную ношу. Но все тот же парнишка, подхватив свободной рукой, уже собравшийся было грохнуться со всей дури об асфальт, и разлететься на куски инструмент, оттащил нас подальше от проезжей части. А когда я наконец, оправившись от испуга, принялся благодарить моего спасителя, заметил, как тот удивленно и даже восторженно разглядывает, бережно держа в руках отцовскую гитару.

– Послушай! Как тебя?

– Алекс!
– представился я, глядя на этого странного парня.

А он меж тем, медленно поворачивая переливающуюся красноватым перламутром в лучах заходящего солнца гитару, спросил:

– Почему такая роскошь, и без чехла?

Я смутившись, пробурчал что-то типа:

– Забыл. Спешил.
– В общем, нечто невразумительное. Ведь если разобраться, узнай отец, что я вот так таскаю его гитару, по городу, мне мало бы не показалось. Выйдя сегодня из дому, я лишь у остановке вспомнил, что сшитый по спецзаказу всесезонный чехол, остался на антресолях, а возвращаться было просто лень. Да и не повезет, говорят. Я лепетал что-то, чувствуя как начинают пылать щеки. А мой спаситель, заглянув мне в глаза, немного помедлив, сказал:

– Если бы я был твоим братом, обязательно накостылял бы тебе за такое!
– и затем без перехода предложил: - Слушай! А пойдем к нам? А? Вот мой папаша удивится, увидев такое чудо у нас в городе.

Я в недоумении стоял перед этим, довольно высоким, выше меня на полголовы, хорошо сложенным парнем, а в голове моей складывалась некая картина, где он, затащив меня в какую-то подворотню, бьет в лицо чем-то твердым и тяжелым, и убегает прихватив с собой мое сокровище.

– Ты чего? Испугался?
– сощурил он свои темно-серые, восточного типа глаза, - Не бойся. Я маленьких не обижаю!

И столько иронии прозвучало в этой фразе, что я решивший было, пока мы находимся в людном месте, отобрать у него гитару и гнать домой на всех парах, неожиданно для себя спросил:

– А кто твой папа?

Сдерживая улыбку, видно легко по его мнению взял мальца на слабо, он указал мне рукой на ближайшую высотку, построенную недавно, и ставшую предметом зависти для многих горожан. По словам отца, там жили самые сливки общества, и нам простым инженерам, такие хоромы никогда не светят.

– Видишь вон ту уродину, что торчит за универмагом? Если несильно торопишься, я познакомлю тебя с ним, он у меня дирижер. Кстати, Это твой инструмент? Или взял у кого?

– Мой...
– обиженно пробормотал я, вспомнив, что мама дома уже волнуется, наверное, и от отца влететь может.

– Играешь?
– тем временем, Так же небрежно поинтересовался мой спаситель.

– Да. То есть, учусь.

– В нашей музыкалке? И кто преподаватель?

– Михаил Андреевич!
– послушно ответил я.