Дом на краю темноты

Сейгер Райли

– Думаю, да, – это самый честный ответ, который я могу дать.

– А что, если правда, которую ты ищешь, не там?

– У каждого дома есть история.

– И у Бейнберри Холл уже она есть, – отвечает Элли.

– Которую написал мой папа. И меня тогда никто не спрашивал, но все же она преследует меня каждый день. И я должна хотя бы попытаться выяснить настоящую историю, пока у меня есть такой шанс.

– Ты уверена, что я тебе там не нужна? – мягко спрашивает Элли. – Если не для моральной поддержки, то хотя бы просто из-за того, что старые дома бывают сложной

работенкой. Мне было бы спокойнее, если бы у тебя там была помощь.

– Я позвоню, если мне нужен будет совет, – пообещала я.

– Нет, – отвечает Элли, – ты будешь звонить или писать хотя бы раз в день. А иначе я буду думать, что ты умерла в эпичной борьбе с огранкой стола.

Когда звонок заканчивается, я выхожу из пикапа и подхожу к воротам, которые возвышаются надо мной по меньшей мере на пять футов. Такие часто бывают в психиатрической больнице или тюрьме. Их ставят не для того, чтобы не пускать людей, а чтобы держать их взаперти. Я нахожу ключ от замка, вставляю его и поворачиваю. Она отпирается с металлическим лязгом.

Почти сразу же из темноты позади меня раздается мужской голос – настолько же хриплый, насколько неожиданный.

– Если вы ищете неприятностей, то вы их только что нашли. А теперь отойдите от ворот.

Я оборачиваюсь, мои руки подняты, как у грабителя, пойманного за преступлением.

– Простите. Раньше я жила здесь.

Фары грузовика, направленные в центр ворот, чтобы помочь мне лучше видеть, теперь ослепляют меня. Я всматриваюсь в темноту позади грузовика, пока источник голоса не выходит на свет. Он высокий и крепкий – этакий Аполлон в джинсах и черной футболке. Хотя ему можно дать и меньше, я считаю, что ему чуть больше сорока, особенно когда он подходит ближе и я вижу немного седины в его щетине на подбородке.

– Ты девочка Юэна Холта? – спрашивает он.

По моей шее сзади поднимается холодок раздражения. Я, может, и дочка Юэна Холта, но ничья я не девочка. Я решила не заострять на этом внимание только потому, что этот мужчина, вроде как, знал моего папу.

– Да. Мэгги.

Мужчина шагает ко мне, протягивая руку. Вблизи он очень симпатичный. Определенно лет сорока, но плотный и мускулистый, что заставляет меня думать, что он зарабатывает на жизнь физическим трудом. Я постоянно работаю с похожими парнями. Подтянутые предплечья с выступающими венами, которые венчают выпуклые бицепсы. Под футболкой – широкая грудь и на зависть узкая талия.

– Я смотритель, – говорит он, подтверждая мое первое впечатление. – Зовут Дэйн. Дэйн Хиббетс.

Папа упоминал некого Хиббетса в Книге. Уолта. Не Дэйна.

– Мальчик Хиббса?

– Его внук, вообще-то, – отвечает Дэйн, либо не замечая мой выбор слов, либо игнорируя. – Уолт умер несколько лет назад. И я вроде как теперь заменяю его тут. А это значит, что мне, наверное, надо перестать просто стоять и помочь вам открыть ворота.

Он проходит мимо, чтобы помочь – тянет за одну створку, а я толкаю за другую.

– Кстати, я ужасно расстроился, когда услышал о смерти вашего отца, – говорит он. – Остальные в городе могут

и не очень хорошо о нем отзываться. Его книга не очень-то популярна в этих местах. От слова совсем. Но он был хорошим человеком, и я всегда напоминаю об этом здешнему народу. «Мало кто продолжал бы нам платить, – говорю я им. – Особенно спустя двадцать пять лет после того, как уехали».

От удивления я даже икнула.

– Мой папа все еще вам платит?

– Это точно. Сначала дедушке, а потом и мне. А, и миссис Дитмер. Я кошу траву, ухаживаю за территорией, время от времени захожу, чтобы убедиться, что в доме все нормально. Эльза – это миссис Дитмер – каждый месяц приходила и хорошенько все вымывала. Теперь это делает ее дочь, когда Эльза стала не в состоянии, мягко говоря.

– Она заболела?

– Только головой, – Дэйн указательным пальцем стучит по виску. – Альцгеймер. Бедная женщина. Такое и заклятому врагу не пожелаешь. Но ваш отец так нас и не уволил и навещал меня каждый раз, как приезжал.

Очередной сюрприз. От этого я отпускаю свою половину ворот, и она снова закрывается.

– Мой папа сюда приезжал?

– Так и есть.

– Часто?

– Не часто, нет, – отвечает Дэйн. – Только раз в год.

Я стою совершенно неподвижно, чувствуя на себе пристальный взгляд Дэйна, но ничего не могу с этим поделать. Шок не позволяет мне двигаться.

Папа приезжал сюда раз в год.

Несмотря на клятву никогда не возвращаться.

Несмотря на то, что он умолял меня на смертном одре сделать то же самое.

Эти визиты идут вразрез со всем, что мне говорили о Бейнберри Холл. Что это было запрещенное место для моей семьи. Что здесь не осталось ничего хорошего. Что мне нужно держаться подальше.

Там небезопасно. Особенно для тебя.

Почему папа думал, что ему можно возвращаться, а мне нет? Почему он не упомянул – ни одного раза – что он все еще владеет Бейнберри Холл и регулярно сюда возвращается?

Дэйн продолжает на меня странно поглядывать. Частично с любопытством, частично с беспокойством. Первый шок проходит, так что я могу задать следующий вопрос.

– Когда он был тут последний раз?

– Прошлым летом, – говорит Дэйн. – Он всегда возвращался в одну и ту же дату – 15 июля.

Очередной шок. Сильный удар, который толкает меня под пятки. Я хватаюсь за ворота, чтобы не упасть, мои онемевшие пальцы цепляются за кованые завитки.

– Вы там в порядке, Мэгги? – спрашивает Дэйн.

– Да, – бормочу я, хотя совсем не уверена. Ночью 15 июля моя семья уехала из Бейнберри Холл. Это не может быть совпадением, хотя я и понятия не имею, что это значит. Я пытаюсь придумать логичную причину, с чего бы папе возвращаться сюда только в эту знаменитую дату, но на ум ничего не приходит.

– И как долго он тут оставался? – спрашиваю я.

– Всего одну ночь, – говорит Дэйн. – Он поздно приезжал и уезжал рано на следующий день. После первых пары лет я уже как по часам все выучил. Я открывал ворота и ждал, пока он сюда заедет, а потом закрывал их, когда его машина выезжала с утра.