Дом на краю темноты
Шрифт:
– Давай рассуждать здраво, – сказал я. – Я влюбился в этот дом. И ты тоже.
Джесс меня остановила поднятым пальцем.
– Я сказала, что его можно полюбить. Но не утверждала, что я это испытываю.
– Хотя бы признай, что это чудесный дом.
– Признаю, – сказала она. – И при любых других обстоятельствах я бы уже сказала Джейни Джун, что мы его покупаем. Я просто боюсь, что если мы будем жить здесь, то случившееся всегда будет висеть над нами. Я знаю, звучит суеверно, но я боюсь, что это каким-то образом просочится в нашу жизнь.
Я обнял ее за плечи и притянул к себе.
– Этого не случится.
– Откуда
– Потому что мы не позволим. Тот человек – этот Кертис Карвер – был нездоров. Только больной мог бы сделать то, что сделал он. Но мы не можем позволить действиям спятившего человека лишить нас дома нашей мечты.
Джесс ничего не ответила. Она просто обняла меня за талию и положила голову мне на грудь. В конце концов она спросила:
– Ты просто не примешь от меня отказа, так ведь?
– Могу только сказать: я знаю, что все остальные дома, которые мы будем смотреть, будут бледнеть в сравнении с этим.
От этого Джесс вздохнула.
– Ты уверен, что правда так его хочешь?
Да. Мы годами жили в маленькой квартирке. Я не мог отделаться от мысли, что начать все заново в таком большом и эксцентричном доме, как Бейнберри Холл – это именно то, что нам было нужно.
– Я уверен.
– Тогда, видимо, мы его покупаем, – сказала она.
На моем лице расплылась улыбка – такая широкая, что я сам удивился, как такое возможно.
– Видимо, да.
Через минуту мы уже были у машины Джейни Джун, и у меня от радости кружилась голова, когда я сказал:
– Мы его берем!
Глава вторая
Я вышла из кабинета Артура Розенфельда в полной прострации, ноги тряслись, пока я шла по кирпичному тротуару к ресторану, где меня ждала мама. Несмотря на то что это был прекрасный майский день, на моей коже выступал холодный пот.
Хотя я и ожидала, что во время сегодняшней встречи меня захлестнет волна эмоций – гнев, чувство вины, куча сожалений – тревога в планы не входила. Тем не менее густой, заставляющий учащенно биться сердце страх из-за владения Бейнберри Холлом – моя главная эмоция в данный момент. Если бы во мне была хоть капля суеверия, то я бы беспокоилась о призраках, проклятиях и о том, какие опасности могут таиться в этих стенах. Но так как я человек логики, меня мучает другая мысль. И нервов от нее еще больше, чем от сверхъестественного.
Что, собственно, мне делать с этим местом?
Кроме того, что написано в книге, я ничего не знаю о Бейнберри Холл. Ни его состояние. Ни кто там жил в последние двадцать пять лет. Я даже не знаю, сколько он стоит, и теперь я корила себя за то, что была слишком шокирована, чтобы расспросить Артура.
Мой телефон чирикает в кармане как раз в тот момент, когда я сворачиваю за угол на Бикон-стрит. Я проверяю его, в тайне надеясь, что это мама отменила нашу встречу в последнюю минуту. Нет, не повезло. Вместо этого я вижу сообщение от Элли с последними новостями о дуплексе в «Телеграф-Хилл», который мы реконструируем. Дуплекс означает двойную работу, двойную стоимость и двойную головную боль. А еще это значит двойную зарплату, поэтому мы и согласились там работать.
«Нужна плитка в обеих ваннах. Дальше будем ставить ванны на ножках».
«Могу помочь», – пишу я, надеясь на уважительную причину, чтобы отменить встречу.
Элли отвечает, что справится и без меня. Еще одно разочарование.
«Как все прошло?» – пишет она.
«Странно, – пишу я ответ, понимая, что все утренние события в сообщении не опишешь. – Расскажу все после обеда».
«Скажи Джессике, что я все еще согласна на удочерение», – прибавила Элли с подмигивающим смайликом. Одна из наших вечных шуток, что моя мама была бы счастливее, если бы Элли, с ее вечно чистейшими инструментами и улыбкой на сто киловатт, была ее дочерью.
Было бы смешнее, если бы это не было правдой.
Я кладу телефон в карман и иду в ресторан – первоклассное место с окнами в пол, из которых открывается вид на Бостон-Коммон. Я вижу в окне, что мама уже заняла крайний столик. Пунктуальна, как всегда. А я вот опаздываю уже на пять минут. Я знаю наверняка, что моя мать обязательно упомянет об этом, поэтому мнусь у входа, наблюдая, как она делает глоток мартини, смотрит на часы, затем снова делает глоток.
Хотя она родилась и выросла в Бостоне, но, прожив в Палм-Спрингсе уже десять лет, теперь она тут смотрится иностранкой. Когда я была маленькой, у нее был более непринужденный стиль – землистые тона, струящиеся платья, вязаные свитера. Сегодня ее наряд можно охарактеризовать только как «кинозвезда в летах». Белые Капри. Блузка от Лилли Пулитцер. Белокурые волосы, собранные в строгий конский хвост. Завершают образ большие солнцезащитные очки, скрывающие треть лица. Она редко снимает их, поэтому ее эмоции можно определить только по накрашенным коралловой помадой губам. Сейчас, когда я вхожу в ресторан и направляюсь к столику, она неодобрительно хмурится.
– Я почти сделала заказ без тебя, – говорит она, тон такой отточенный, будто она уже отрепетировала эту фразу.
Я оглядываю полупустой бокал с мартини.
– Похоже, ты уже заказала.
– Не ной. Я заказала тебе джин-тоник, – она опускает свои очки, чтобы получше разглядеть мой наряд. – Ты в этом встречалась с Артуром?
– Я была на работе. И у меня не было времени переодеться.
Мама пожимает плечами – ее не убедило мое оправдание.
– Вежливо было бы приодеться.
– Это же просто встреча, – говорю я. – А не поминки.
Они были месяц назад, в похоронном бюро, всего в нескольких кварталах от того места, где мы сейчас сидим. Народу было немного. В последние годы жизни папа стал кем-то вроде отшельника – отрезал себя почти от всех. И несмотря на то, что они были в разводе уже двадцать два года – и также потому, что папа так и не женился – мама послушно сидела со мной в первом ряду. Сзади нас были Элли и мой отчим – добрый, но скучный застройщик по имени Карл.
Мама вернулась на выходные, чтобы, по ее словам, эмоционально меня поддерживать. Это означает джин-тоник, причем такой, где джин преобладает. Когда мне его приносят, от первого глотка у меня кружится голова. Но дело свое коктейль выполнил. Ударная доза джина и шипение тоника – бальзам после сегодняшних сюрпризов.
– Так как все прошло? – спрашивает мама. – Последний раз, когда я говорила с твоим отцом, он сказал мне, что все оставит тебе.
– Так он и сделал, – я наклоняюсь вперед с обвинительным взглядом. – Включая Бейнберри Холл.