Дом на краю

Ходжсон Уильям Хоуп

Солнце быстро вознеслось в зенит и стало опускаться к западу. День ощутимо катился над моей головой. Несколько легких облачков упорхнули на север и там исчезли. Солнце зашло за горизонт резким судорожным броском, и все погрузилось в серые сумерки, по моим расчетам, за несколько секунд.

Луна стремительно опускалась с юга на запад. Ночь уже настала. В одну минуту луна преодолела оставшиеся сажени темного неба. Еще примерно минута — и небо с восточной стороны засияло встающей зарей. Солнце выскочило из-за горизонта с пугающей внезапностью и еще быстрее понеслось к зениту. Затем глазам моим предстало новое зрелище: темная грозовая туча двигалась с юга, казалось, она в одну секунду покрыла весь

небосвод. Ее передний край развевался в небе, словно огромное черное полотнище паруса, который то скручивался, то волнообразно распускался. В этих переходах чувствовалась страшная многозначительность. Воздух наполнился дождевыми каплями, а сотни молний ливнем хлынули вниз. В ту же секунду шум Земли утонул в свисте ветра, и я почти оглох от грома.

В разгар ненастья настала ночь, и тут, в течение минуты, буря прекратилась, а в ушах снова слышался только неясный шум мира. Над головой звезды быстро скользили к западу, и что-то, быть может именно их скорость, дала мне возможность осознать, что это вращается мир, — казалось, я вдруг увидел это вращение огромной темной массы относительно звезд.

Восход и сумерки как будто наступали одновременно, так возросла скорость вращения мира. Солнце вставало по длинной ровной прямой, достигало высшей точки, мчалось в западную часть неба и исчезало. Я едва успевал заметить вечер, так быстро он заканчивался. Затем видел летящие созвездия и спешащую на запад Луну. За одну-две секунды — или же мне так представлялось — она быстро соскальзывала вниз по ночной синеве и исчезала. И почти сразу же начиналось утро.

Все удивительно ускорилось. Солнце по дуге стремительно проносилось по небу и исчезало за горизонтом на западе, и ночь наступала и уходила столь же поспешно.

На следующий день, открывшийся и закрывшийся над миром, я ощутил, что земля вдруг стала влажной от снега. Настала ночь и, почти сразу же, день. Потом быстрый «прыжок» солнца — и снег исчез. И снова пришла ночь.

Так обстояли дела, и даже после всех тех невероятных вещей, свидетелем которых я стал, мне становилось все страшнее. Видеть, как солнце встает и заходит в течение времени, измеряемого секундами; наблюдать (почти сразу же), как луна — бледный, все увеличивающийся в размерах шар — выпрыгивает на ночное небо и с удивительной скоростью скользит по огромному синему своду; затем солнце следует за ней, словно из засады, выскакивая на восточную сторону неба, и снова ночь, с быстрым призрачным движением созвездий, — это невероятно. Тем не менее так это и было — день проходил неощутимо от рассвета до сумерек, а ночь быстро сменялась днем, и их чередование все убыстрялось.

При трех последних появлениях Солнца я увидел покрытую снегом землю, которая по ночам, длившимся несколько секунд, в свете быстро всходившей и заходившей луны казалась таинственной. Теперь же небо ненадолго было закрыто завесой покачивающихся свинцово-белых облаков, которые попеременно то светлели, то темнели в зависимости от смены дня и ночи.

Облака исчезали, и снова передо мной выпрыгивало солнце, а ночи мелькали, словно тени.

Мир кружился все быстрее и быстрее. Теперь каждый день и ночь завершались в течение нескольких секунд, и скорость их чередования все росла.

Немного погодя я заметил, что у солнца появилось какое-то подобие огненного хвоста. Очевидно, причиной тому была скорость, с которой оно пересекало небеса. И по мере того как дни шли — каждый новый короче предыдущего, — солнце приобретало вид огромной хвостатой кометы, [7] проносившейся, сверкая, по небу через короткие промежутки времени. Ночью появлялась луна, еще более похожая на комету: бледный, совершенно отчетливой формы, быстро перемещающийся огненный

шар, сопровождаемый полосами холодного пламени. Звезды на темном фоне казались тонкими нитями.

7

Отшельник явно использует это как иллюстрацию распространенного представления о кометах.

Как-то я обернулся посмотреть на Пеппера. В свете только что вспыхнувшего дня я увидел, что он спит, и вернулся к своим наблюдениям.

Солнце теперь взлетало с восточной стороны горизонта подобно огромной ракете, казалось, ему нужно всего одну-две секунды, чтобы промчаться с востока на запад. Я больше не различал бега облаков по небу, которое, казалось, стало темнее. Краткие ночи потеряли присущую им темноту, поэтому тонкие огненные нити летящих звезд были видны слабо. По мере возрастания скорости солнце стало слегка отклоняться от курса, то с севера на юг, то с юга на север.

Шло время. Я пребывал в странной растерянности.

Пеппер спал. Остро ощущая одиночество и смятение, я тихо позвал его, но он словно не слышал. Я позвал еще раз, слегка повысив голос, пес не шелохнулся. Я подошел к нему и коснулся ногой, чтобы разбудить. Прикосновение было едва заметным, но он рассыпался в прах. Он буквально, распался на истлевшие кости и пыль.

Наверное, с минуту я смотрел вниз, на бесформенную кучку праха, некогда бывшую Пеппером. Я был ошеломлен. Что произошло? Я задавал себе этот вопрос, не сразу осознав, что означает этот холмик пыли. Затем я пошевелил холмик ногой и понял, что прошло страшно много времени. Годы и годы…

За стенами дома миром владел мерцающий свет. Внутри стоял я, пытаясь понять, что это значит — что значит этот небольшой холмик праха и сухие кости на ковре. Но я был не в состоянии рассуждать логически.

Оглядев комнату, я в первый раз заметил, какой она стала пыльной и обветшалой: везде грязь и пыль, покрывшие мебель и сбившиеся кучками в углах. Под слоем пыли нельзя было разглядеть ковер. Когда я шел, она облачками поднималась из-под подошв и забивалась мне в ноздри, сухой, горький запах не давал свободно дышать.

Снова взглянув на останки Пеппера, я вдруг замер и в замешательстве вслух спросил: «Неужели эти годы действительно прошли?» Неужели то, что я считал видением, на самом деле, было реальностью? И замолчал, пораженный внезапной мыслью. Быстро, но, как я впервые отметил, нетвердой походкой, прошел через комнату к высокому зеркалу и посмотрел в него. Сквозь слой пыли нельзя было различить отражения. Тогда дрожащими руками я начал стирать пыль и наконец смог разглядеть себя. Мысль моя получила подтверждение: вместо крепкого и сильного человека, которому не дашь и пятидесяти, на меня смотрел согбенный столетний старик с поникшими плечами и морщинистым лицом. Волосы — всего несколько часов назад черные, как смоль, — теперь стали серебристо-белыми. Только глаза блестели. Постепенно я уловил в этом старике слабое сходство с собой.

Я отвернулся от зеркала и заковылял к окну. Итак я стар, и это подтверждала моя неверная походка. Я уныло поглядел на смазанную перспективу переменчивого пейзажа. Даже за это короткое время прошел год, и, нетерпеливо махнув рукой, я отошел от окна. При этом мне бросилось в глаза, что рука старчески дрожит, и с губ моих сорвалось короткое рыдание.

Какое-то время я мерил нетвердыми шагами пространство между окном и столом, с тревогой осматривая комнату. Как же она обветшала! Везде слой пыли — толстый, нагоняющий дремоту, почти черный. Каминная решетка покрылась ржавчиной. Цепи, державшие медные гари часов, давно проржавели, и гири валялись на полу — два конуса с налетом ярь-медянки.