Дом на окраине

Герасимов Сергей Владимирович

– Она меня тоже любит, – сказал мальчик.

– Кто?

– Акация. Она меня тоже любит, иначе бы она меня не спасала.

Поэтические сравнения замерзли у Старухи на языке.

– Ты говоришь – тоже?

– Да.

– Ты сравниваешь меня с деревом?

– Да, – сказал мальчик, – она совсем такая же как ты. Она тоже меня любит. И она такая же худая и длинная.

– А кого из нас ты любишь больше?

– Одинаково, – ответил мальчик, – потому что вы одинаковые.

Он скоро

уснул.

Старуха долго лежала, глядя в потолок. Потом она осторожно встала, не разбудив мальчика, и пошла в чулан. Там она нашла две бутылки какой-то горючей жидкости, которая осталась еще со времен отца. Если акацию нельзя срезать или выкопать, то сжечь ее уж точно можно.

Она спустилась в подвал. Акация росла в той подземной коробке, которая была как раз под спальней. Старуха несла в руке большую свечу, потому что фонарик так и остался в подвале. Фонарик уже не горел, его батарейка кончилась.

Старуха поставила свечу на пол. Чернильно-черные тени заметались в углах. Акация лежала, обнимая умерший фонарь, обвиваясь вокруг него совсем по-женски.

«Потому что вы одинаковые», – вспомнила Старуха. Она была в тяжелом ночном халате без пуговиц, только с пояском. Она развязала пояс и халат упал на влажную землю. Длинная шея, длинные ноги, длинные пальцы – то, чем она всегда гордилась.

Она посмотрела на свою ладонь и пошевелила длинными пальцами.

– Да, мы действительно одинаковы, – сказала она вслух и посмотрела на акацию. Акация обнимала мертвый фонарь. Ей не было дела до Старухи.

Старуха вернулась в спальню, легла и скоро уснула. В эту ночь ей не снилось ничего.

– Сегодня ты можешь пойти на улицу погулять, – сказала она мальчику утром.

– Ты меня отпускаешь?

– Да. Делай что хочешь.

И мальчик ушел. Она набрала номер, вычитанный в рекламной газетке, и вызвала рабочих. Рабочие приехали часа через два.

– Эй, хозяйка, что прикажешь? – спросил тот, что постарше, и подмигнул.

Она не удивилась этому.

– Не зови меня хозяйкой, у меня имя есть.

– И как же тебя зовут? – спросил рабочий.

– Нина.

Имя лопнуло на языке, как пузырек.

Она уже на чувствовала себя Старухой. Сейчас ей подмигнул мужчина. И впереди было еще немало жизни.

– А по батюшке?

– Просто Нина.

– А что, просто Нина, нальешь?

– Налью.

Она налила и рабочие взялись за дело. Они сняли замки и продолбили пол в спальне. Нина помогала им отворачивать ковер.

Тот, что постарше, толкнул ее плечом и она толкнула его в ответ.

Потом подмигнула и рассмеялась.

– Зачем тебе долбить пол? – спросил рабочий.

– Пойдем, покажу.

Она провела его в подвал и вдруг уронила фонарь. Рабочий сжал ее так, что затрещали кости.

– Ты не то, что моя старуха, – прошептал он.

– А что, твоя так плоха?

– Толста стала очень и ленива.

– Сколько ей?

– Моложе тебя.

– А я, значит, лучше?

– А ты лучше, – сказал рабочий и сжал ее еще сильнее.

Темноту прорезал лучик и штукатурка посыпалась на их головы.

– Ах, чтоб тебя, – сказал рабочий и очень складно выругался.

В подвал вошел свет. Акация лежала на полу. Нина заметила, что на ее стеблях все же есть маленькие листочки.

Рабочие продолбили небольшую дырку и аккуратно обмазали ее цементом. В цемент они вмазали резиновую трубочку для полива.

Нина снова застелила ковер и без сожаления прорезала в нем дыру.

Она ждала вечера, но мальчик не вернулся. Еще через два дня из отверстия показался стебель. На нем были почки. Еще через неделю почки выбросили листья и подземное чудовище превратилось в обычное маленькое деревце.

Обыкновенная акация росла в теплой комнате всю зиму.

Впрочем, не совсем обыкновенная. На ней совсем не было шипов.

Наверное, шипы остались внизу.

Следующий вечер в честь себя самой Нина уже не проводила.

Ей было не до стихов. В начале лета у нее родилась дочь.

Первые месяцы девочка много болела, но потом окрепла.

Прошло еще полтора года. Нина вспомнила о почитателях своего таланта и разослала им письма. Был канун Нового Года.

Первой приехала графоманка. Она привезла четверых собственных поклонников.

– Это ваши поэтические внуки! – гордо объявила она.

Поэтические внуки скромно покивали головами.

– Эта женщина – наш новый Пушкин, – сказала графоманка, – точнее, ваш старый Пушкин – эта старая женщина, то есть еще совсем не старая.

Графоманка совсем запуталась в собственных словах.

Пришли и другие гости, почти все старые поклонники.

Маленькая Оленька в свои полтора года уже резво бегала по комнатам и не плакала, даже если спотыкалась. Она вполне прилично умела говорить и умела писать печатную букву «А».

Она так же знала наизусть несколько маминых стишков.

– А где у вас елка? – спросил кто-то из гостей.

– Сюда, – сказала Оленька.

– Не может быть, – сказала графоманка, – деревья не цветут зимой!

– Это секрет, – сказала Оленька, – наша елка всегда цветет зимой.

Она стала под акацию и прочла из маминых стихов:

Я – гулкий колокол, но – только ты звонарь.

Коснись меня и я начну звучать…

– Это, конечно, совсем не детские стихи, – объясняла графоманка своим поклонникам.