Дом на окраине
Шрифт:
– Она меня тоже любит, – сказал мальчик.
– Кто?
– Акация. Она меня тоже любит, иначе бы она меня не спасала.
Поэтические сравнения замерзли у Старухи на языке.
– Ты говоришь – тоже?
– Да.
– Ты сравниваешь меня с деревом?
– Да, – сказал мальчик, – она совсем такая же как ты. Она тоже меня любит. И она такая же худая и длинная.
– А кого из нас ты любишь больше?
– Одинаково, – ответил мальчик, – потому что вы одинаковые.
Он скоро
Старуха долго лежала, глядя в потолок. Потом она осторожно встала, не разбудив мальчика, и пошла в чулан. Там она нашла две бутылки какой-то горючей жидкости, которая осталась еще со времен отца. Если акацию нельзя срезать или выкопать, то сжечь ее уж точно можно.
Она спустилась в подвал. Акация росла в той подземной коробке, которая была как раз под спальней. Старуха несла в руке большую свечу, потому что фонарик так и остался в подвале. Фонарик уже не горел, его батарейка кончилась.
Старуха поставила свечу на пол. Чернильно-черные тени заметались в углах. Акация лежала, обнимая умерший фонарь, обвиваясь вокруг него совсем по-женски.
«Потому что вы одинаковые», – вспомнила Старуха. Она была в тяжелом ночном халате без пуговиц, только с пояском. Она развязала пояс и халат упал на влажную землю. Длинная шея, длинные ноги, длинные пальцы – то, чем она всегда гордилась.
Она посмотрела на свою ладонь и пошевелила длинными пальцами.
– Да, мы действительно одинаковы, – сказала она вслух и посмотрела на акацию. Акация обнимала мертвый фонарь. Ей не было дела до Старухи.
Старуха вернулась в спальню, легла и скоро уснула. В эту ночь ей не снилось ничего.
– Сегодня ты можешь пойти на улицу погулять, – сказала она мальчику утром.
– Ты меня отпускаешь?
– Да. Делай что хочешь.
И мальчик ушел. Она набрала номер, вычитанный в рекламной газетке, и вызвала рабочих. Рабочие приехали часа через два.
– Эй, хозяйка, что прикажешь? – спросил тот, что постарше, и подмигнул.
Она не удивилась этому.
– Не зови меня хозяйкой, у меня имя есть.
– И как же тебя зовут? – спросил рабочий.
– Нина.
Имя лопнуло на языке, как пузырек.
Она уже на чувствовала себя Старухой. Сейчас ей подмигнул мужчина. И впереди было еще немало жизни.
– А по батюшке?
– Просто Нина.
– А что, просто Нина, нальешь?
– Налью.
Она налила и рабочие взялись за дело. Они сняли замки и продолбили пол в спальне. Нина помогала им отворачивать ковер.
Тот, что постарше, толкнул ее плечом и она толкнула его в ответ.
Потом подмигнула и рассмеялась.
– Зачем тебе долбить пол? – спросил рабочий.
– Пойдем, покажу.
Она провела его в подвал и вдруг уронила
– Ты не то, что моя старуха, – прошептал он.
– А что, твоя так плоха?
– Толста стала очень и ленива.
– Сколько ей?
– Моложе тебя.
– А я, значит, лучше?
– А ты лучше, – сказал рабочий и сжал ее еще сильнее.
Темноту прорезал лучик и штукатурка посыпалась на их головы.
– Ах, чтоб тебя, – сказал рабочий и очень складно выругался.
В подвал вошел свет. Акация лежала на полу. Нина заметила, что на ее стеблях все же есть маленькие листочки.
Рабочие продолбили небольшую дырку и аккуратно обмазали ее цементом. В цемент они вмазали резиновую трубочку для полива.
Нина снова застелила ковер и без сожаления прорезала в нем дыру.
Она ждала вечера, но мальчик не вернулся. Еще через два дня из отверстия показался стебель. На нем были почки. Еще через неделю почки выбросили листья и подземное чудовище превратилось в обычное маленькое деревце.
Обыкновенная акация росла в теплой комнате всю зиму.
Впрочем, не совсем обыкновенная. На ней совсем не было шипов.
Наверное, шипы остались внизу.
Следующий вечер в честь себя самой Нина уже не проводила.
Ей было не до стихов. В начале лета у нее родилась дочь.
Первые месяцы девочка много болела, но потом окрепла.
Прошло еще полтора года. Нина вспомнила о почитателях своего таланта и разослала им письма. Был канун Нового Года.
Первой приехала графоманка. Она привезла четверых собственных поклонников.
– Это ваши поэтические внуки! – гордо объявила она.
Поэтические внуки скромно покивали головами.
– Эта женщина – наш новый Пушкин, – сказала графоманка, – точнее, ваш старый Пушкин – эта старая женщина, то есть еще совсем не старая.
Графоманка совсем запуталась в собственных словах.
Пришли и другие гости, почти все старые поклонники.
Маленькая Оленька в свои полтора года уже резво бегала по комнатам и не плакала, даже если спотыкалась. Она вполне прилично умела говорить и умела писать печатную букву «А».
Она так же знала наизусть несколько маминых стишков.
– А где у вас елка? – спросил кто-то из гостей.
– Сюда, – сказала Оленька.
– Не может быть, – сказала графоманка, – деревья не цветут зимой!
– Это секрет, – сказала Оленька, – наша елка всегда цветет зимой.
Она стала под акацию и прочла из маминых стихов:
Я – гулкий колокол, но – только ты звонарь.
Коснись меня и я начну звучать…
– Это, конечно, совсем не детские стихи, – объясняла графоманка своим поклонникам.