Дом на Тара-роуд
Шрифт:
Все посочувствовали ее разбитой коленке, а когда Энни отправилась спать, к ней в комнату пришла мама, сбросила с большого кресла плюшевых зверей и опустилась в него.
— Энни, сегодня днем и вечером ты была очень тихой. Что, коленки болят?
— Все в порядке, мама, не суетись.
— Я не суечусь. Просто мне жалко твои бедные старые коленки. И локоть тоже. Как будто я сама упала.
— Знаю, мама. Извини. Ты не суетилась. Но со мной действительно все в порядке.
— Как это случилось?
— Я уже говорила. Бежала и споткнулась.
— Это на тебя не похоже. Ты никогда не бегаешь. Когда мы с Хилари были в твоем возрасте, то падали все время. Но ты не падаешь. Папа называет тебя принцессой. Наверное, поэтому ты и ведешь себя так, как положено принцессе.
Взгляд матери был таким теплым и любящим, что Энни невольно потянулась к ее руке.
— Спасибо, мама, — с глазами, полными слез, сказала она.
— Ох, Энни, если бы ты знала, как я измучилась с этими мальчишками. Честное слово, они похожи на бодающихся бычков, а не на детей. С твоими подружками было намного легче, но в этом и заключается разница между полами. Хочешь выпить что-нибудь горячее? Сегодня у тебя был сильный шок.
— Что ты имеешь в виду? — Взгляд Энни снова стал осторожным.
— Падение. Оно сильно действует на нервную систему. Даже в твоем возрасте.
— Ах, ты об этом. Нет, нет, все в порядке.
Рия поцеловала дочь в покрасневшую щеку и закрыла дверь.
Она говорила правду; день сегодня был просто убийственный. И все же ей легче, чем остальным. Мать идет в свой одинокий дом с этой дурацкой собачонкой. Хилари с мишенью в огромном бумажном пакете едет через весь город к мужчине, который больше не хочет ее обнимать, потому что они не могут иметь детей. Герти сталкивается с бог знает какими ужасами в квартире над прачечной. Розмари спит одна в своем мраморном дворце.
Только она, Рия, имеет всё, о чем мечтала.
Глава третья
Иногда они встречали матерей и дочерей, ходивших по магазинам вместе. Те выбирали платье или юбку и при этом разговаривали нормально. Кивали или хмурились, но общались по-человечески. Как друзья. Одна заходила в кабинку что-то примерить, а другая в это время держала еще четыре вешалки с нарядами. Теперь Рия в глубине души думала, что это были не настоящие люди. Актрисы или сотрудницы рекламного агентства. Судя по тому, что она сама поссорилась с дочерью одиннадцать раз за полтора часа, было трудно поверить, что четырнадцатилетняя девочка и ее мать действительно способны вместе ходить по магазинам. Эти люди только играли в Счастливые Семьи. Или нет?
Энни получила подарок от бабушки. Столько денег на одежду она еще никогда не тратила. До сегодняшнего дня Энни сама покупала себе обувь, джинсы и майки. Но тут было совсем другое дело — ей требовалось нарядное платье для летних вечеринок. Конечно, Рия должна была пойти с ней и помочь сделать выбор. Это могло бы сойти за развлечение. Так было несколько часов назад. Сейчас же казалось, что это самая большая глупость, которую каждая из них сделала за всю свою жизнь.
Когда девочка посмотрела на нечто кожаное с цепями, Рия громко ахнула.
— Я знала, что так и будет! Знала с самого начала! — вспыхнула Энни.
— Нет, я думала… это просто… я думала… — Рия потеряла дар речи.
— Ну, что ты думала? Мама, говори, что ты думала, а не ахай на весь магазин! — Лицо Энни покраснело от гнева.
Рия не собиралась говорить, что этот наряд выглядит как иллюстрация из журнала «Гардероб садомазохиста».
— Может быть, примеришь? — устало спросила она.
— Не стану! Я уже видела твое лицо. Нечего устраивать из меня посмешище…
— Ничего я не устраиваю. Чтобы понять, как на тебе выглядит вещь, нужно ее примерить. Может быть…
— Ох, мама, ради бога!
— Но я серьезно. Ведь это твой подарок.
— Знаю. Бабушка дала мне деньги, чтобы я купила то, что мне нравится, а не какую-нибудь гадость с жилетом из шотландки, которую ты хочешь заставить меня носить!
— Ничего подобного. Энни, приди в себя. Когда я тебя заставляла? Я и слова не сказала.
— Тогда зачем ты пошла со мной? Что ты здесь делаешь, если тебе нечего предложить? Что мы вообще здесь делаем?
— Ну, я думала, что мы смотрели…
— Ты никогда не смотришь. Ни на вещи, ни на людей. Иначе бы ты не носила такую одежду.
— Послушай, я понимаю, что тебе хочется одеваться не так, как я.
— Мама, никто не хочет одеваться так, как ты. Честное слово. Тебе никогда не приходило это в голову?
Посмотрев в одно из многочисленных зеркал, Рия увидела отражение сердитой стройной девочки-подростка с прямыми светлыми волосами, которая держала в руках нечто вроде одеяния раба. Рядом с ней стояла усталая женщина с пышной гривой кудрявых волос, падавших на плечи, в поношенном черном бархатном свитере с треугольным вырезом и белой юбке. Для похода по магазинам она надела удобные туфли на низком каблуке. Это был не тот день, когда Рия опрометью выскакивала из дома; она прекрасно помнила о магазинных зеркалах, в которых можно внезапно увидеть себя со стороны. Она причесалась, накрасилась и даже почистила кремом туфли и сумочку. Зеркало, висевшее в холле их дома на Тара-роуд, показывало, что все нормально. Но тут оказалось по-другому.
— И ведь ты еще не старая, — сказала Энни. — Многие женщины твоего возраста не ставят на себе крест.
Рия с величайшим трудом поборола желание схватить дочь за волосы и вытащить из магазина. Вместо этого она снова задумчиво посмотрела на себя в зеркало. Ей тридцать семь. На сколько она выглядит? На тридцать пять? Минимум. Кудрявые волосы делают ее моложе; во всяком случае, сорока ей никто не даст. Впрочем, как знать?
— Мама, перестань втягивать щеки и корчить рожи. Это смешно. — О боже, когда это случилось? Что заставило Энни возненавидеть мать и насмехаться над ней? Ведь до сих пор они так хорошо ладили…
Рия сделала еще одно нечеловеческое усилие.
— Послушай, речь не обо мне. Это твой подарок. Бабушка хочет, чтобы ты купила себе что-нибудь красивое и подходящее.
— Нет, не хочет. Мама, ты же никогда никого не слушаешь. Бабушка сказала, что я могу выбрать что хочу. Про что-то «подходящее» она не говорила.
— Я думала…
— Ты думала о том, что хорошо выглядело бы на пуделе, которого привели на собачью выставку! — Энни отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.