Дом непредсказуемого счастья
Шрифт:
– Эта дура будет всюду совать свой нос и мешать, вот увидишь, – предрекла Роза. – Должен же ты забрать свое, что тебе положено, или нет?
– Должен, должен, – не спорил Боб, хотя ему было неловко перед Юлей за себя и за свою вторую половину. Жена Ваньки ушла, а неловкость осталась с ним. – Не бойся, Юла глупа, ничего не поймет.
– Надеюсь. А если прикидывается дурой?
– Ни одна умная с Ванькой не жила бы столько лет.
3
Юля подводила итог похода к Бабутко (фамилия нелепая, как они оба). Итак, первое выяснила: Ванька любил
– Юля! – взвизгнула Зиночка, едва открыв дверь квартиры.
В пространстве, где ложь легитимна и уважаема, искренность выделяется подкупающей непосредственностью и даже детскостью. Однако Зиночка ребенок и есть, неиспорченный, милый ребенок, непонятно, где ее откопал Мишка. Через мгновение на славненьком личике Зиночки эмоция радости сменилась растерянной жалостью, рыженькие бровки сошлись на лбу домиком – она вспомнила, что Юля внезапно овдовела, что радость сейчас неуместна. Тем временем гостья повесила шубку в узкой прихожей, сбросила сапоги и, засовывая ступни в тапочки на пять размеров больше, поинтересовалась:
– Мишка дома?
– На кухне.
Михаил без дела не умел сидеть, он постоянно что-то сооружал-мастерил-ремонтировал, иногда казалось, этот по всем признакам образованный молодой человек (с Юлей, кстати, они ровесники) способен собрать космический корабль кустарным способом. По виду Михаил гуманитарий, аккуратный и подтянутый, в чем-то педантичный. Знакомы они с пеленок, оба ходили в один детский сад, в одну школу, в один класс, в детстве дрались, после длинного совместного марафона не жениться же им было, в самом-то деле! Итак, Миша, согнувшись в три погибели, чего-то на коленях сооружал. А на кухонном столе (здесь тоже все сделано руками Мишки) Юля заметила молоток, гвозди в жестяной коробочке, пряжки, шнурки, тюбики. Она упала на табурет, ладонью сдвинула в сторону железки, не забыв поздороваться:
– Привет, Мишель. Чаю мне!
– Э, э! – поднял он голову. – Поосторожней, я гвоздики полчаса сортировал, а ты перемешала…
– Гвоздики! – фыркнула Юля. – Тут вся жизнь перемешалась…
– Прости, Юла, я забыл…
– Ай, брось, – прервала она и подперла щеку ладонью. – Что это будет?
– Сапоги Зинуле подбиваю, чтобы не скользили. Ей же падать нельзя.
Здесь Юля чувствовала себя в своей тарелке, а Михаила считала больше братом, нежели другом, но одинокость не прошла и тут. Когда эта субстанция обнаруживается внутри, о ней невозможно забыть, она, как хромая нога или горб, всегда при тебе. И так теперь будет всегда. Юля перевела взгляд на Зинулю, бегающую между плитой и столом, – круглолицую, конопатую девчонку с задорно вздернутым носиком и темно-рыжими кудряшками, отливающими золотом, когда на них попадал свет. Сейчас в ней самое примечательное – живот, он огромен.
– Малышка, не скачи, – строго сказала Юля, беря чашку с чаем. – Еще родишь раньше срока. Миш, ну ты и откормил ее, живот до потолка вырастили.
– Зинуля, – ласково обратился к жене он, – иди киношку посмотри,
– У вас секреты? – улыбнулась Зина, абсолютно не обидевшись. – Ладно. Достань коробку конфет и печенье, накорми Юлю. Ага?
И убежала, будто не беременная вовсе. Михаил старше Зиночки аж на шестнадцать лет! Что сказали бы благонравные святоши, услышав о такой разнице в возрасте? Мезальянс, выгода и… Нет, какая бы мысль ни посетила умудренные опытом головы, они будут не правы, потому что эта пара создана по древнему принципу – любовью. Потому в их скромной однокомнатной квартире море живого пространства (да, оно бывает мертвым, как в доме Юли), океан сияющего света и тысячи мерцающих звезд в глазах, выдающих простое человеческое счастье. Михаил поставил коробку с конфетами на стол, но Юля отказалась:
– Да не хочу я… Была сегодня у следователя.
– Я так и понял: надо поговорить без малышки.
– Не в том дело. Кстати! Почему позволяешь ей носиться как угорелой? Последний месяц нужно поберечься.
– Я не разрешаю, но она забывается. Так что там следак?
– Меня подозревает. Кажется.
– Дурак?
– Ме-а. Он какой-то… – Юля задумалась, запрокинув голову и уставившись в потолок, однако следователь не вмещался в короткую фразу. – Он… он Константин Ильич! Смотришь в его круглые зрачки, плавающие в бледно-голубой сфере, и понимаешь, что значит инквизитор. Я знаешь, зачем приехала? Была у Бобика, он сказал, что до вступления в права наследования я не имею прав на бизнес Ваньки. Это так?
– Мне кажется, чушь собачья, Юла. Неужели после смерти человека все должно рухнуть? Нет, не может такого быть.
– Я так и подумала. Потом Бобик сказал, что я могу назначить руководителя… директора… а?
– Не знаю. Проконсультируйся с юристами.
– А ты мог бы взять бизнес Ивана в свои руки? Ты же знаешь, как все работает.
– Юла, твой Ванька выгнал меня семь месяцев назад, народ неправильно поймет мое возвращение, да еще в качестве президента.
– Плевать на народ!
Она слишком резко бросила фразу, следом встала, но на кухне не развернешься! А нутро распирало от новых ощущений – эта адская смесь не позволяла спокойно сидеть, Юлю тянуло разгромить хоть что-нибудь, однако метаться негде, громить будет дома свою собственность, а не чужую. В бессилии Юля водрузила руки на пояс и свирепо дышала, усмиряя слезы, готовые хлынуть из глаз.
– Не психуй, – внес в напряженную атмосферу спокойную ноту Михаил. – Моя кандидатура навредит тебе, сама же говорила, что следак тебя подозревает.
– А больше я никому не доверяю.
– Ооо… – протянул он с ухмылочкой. – А сколько вокруг вас вилось дружбанов…
– Лицемеров, – подправила она.
– Жаль, что ты только сейчас это поняла. Вспомни, сколько мы с тобой ссорились из-за ваших холопов.
– Какой ты злопамятный!
– А то! Ладно, тебя не переспоришь. Говори, что еще?
Настал момент, изматывающий душу, ведь Юля в своем одиночном коконе не делилась сокровенным ни с кем. Она успешно разыгрывала независимость, беспечность, легкомысленность, а тут предстояло открыться и вытащить на свет белый себя настоящую. Мишка ее неплохо знал, лучше, чем кто-либо, включая родного мужа, но иной раз самой страшно заглянуть в себя. Не сразу Юля решилась на тривиальный вопрос: