Дом одиноких сердец
Шрифт:
— Зачем?
— За ноутбуком хотя бы, — пожала плечами Раева. — Для любого окрестного ворья, которого здесь немало, компьютер очень ценная вещь.
— Но на вашу территорию не так-то просто попасть! — возразила Даша.
— Однако возможно, несмотря на все мои старания, — вздохнула Раева. — Пример с Ангелом Ивановичем очень убедителен, вам не кажется?
— Лидия Михайловна, это… это глупость какая-то, — сказала Даша неуверенно, тщетно пытаясь подобрать аргументы. — Грабитель залез, ударил ножом, ничего не взял… Полная ерунда, ну полная же! Следствие ошибается!
— Возможно, — легко
— Почему вы так уверены?
— Потому что я всех их знаю, — просто сказала Раева. — Поймите, Дарья Андреевна: я управляю миром, как ни смешно это звучит. Маленьким, но миром. Это мир нашего пансионата. И всех своих пациентов я знаю так хорошо, как они сами себя никогда не знали. Возьмите того же самого Игоря Кирилловича: он уверен, что мог бы уничтожить всех вокруг! Но на самом деле его раздраженность на мир — только на словах. Бодливой корове бог рогов не дает, знаете ли. Единственное, в чем он отличился за все время, — так это тем, что дал Красницкой сдачи в драке. И, между нами, был совершенно прав.
Раева потушила сигарету и открыла окно.
— А вон и господин Денисов, — задумчиво заметила она, глядя вниз. — Дарья Андреевна, вам пора уходить.
Даша поднялась и пошла к двери. У порога она обернулась и спросила:
— Лидия Михайловна, простите за нескромный вопрос — вам нравится здесь работать?
— Я вам сказала, что пансионат — особый мирок, — ответила управляющая, по-прежнему глядя в окно. — Но дело в том, что он еще и неправильный, как мир почти любого замкнутого социума с жесткими правилами. Скажу вам откровенно — наш пансионат, пожалуй, лучший в стране. Мы делаем для пациентов все. Но при этом…
Она замолчала.
— Что — при этом? — не выдержала Даша.
— Знаете, мои родители умерли очень давно, — внезапно сказала Раева, — погибли в катастрофе. Так вот, если бы мне дали возможность выбирать: либо все останется как есть, либо родители проживут долгую жизнь, но старость проведут в моем пансионате, — я бы без сомнений выбрала первое. Вы понимаете, о чем я? О том, что никому бы не пожелала такой участи на старости лет. Ведь, по сути, жизнь здесь — то же самое, что жизнь в больнице. В хорошей, дорогой, со всеми удобствами, но больнице. Такая жизнь уродлива и неправильна…
В дверь постучали.
— Войдите, Борис Игоревич, — повысила голос Раева. — Всего доброго, Дарья Андреевна.
Вечером Даша рассказала Максиму обо всех событиях, начиная со встречи с Инной Иннокентьевной и заканчивая случаем с Ангелом Ивановичем. Начала жаловаться, но неожиданно для себя не получила никакой поддержки.
— Я ученика потеряла, а ты меня даже пожалеть не хочешь! — возмутилась она.
— Знаешь что, Дашка, — без всякого сочувствия сказал Максим, — ты сама себя лучше всех жалеешь. Я даже тебе завидую.
Даша притихла и недоуменно посмотрела на мужа. Но тот молча перебирал какие-то рабочие бумаги и продолжать разговор не собирался.
— Нет, ты уж, пожалуйста, объясни, — попросила Даша, начиная злиться. — Что значит «сама себя жалеешь»?
— Только не выходи из себя, — спокойно попросил Максим. — Даш, ты мне все так трогательно описала: и как
— Ничего я пока не решила… — начала было Даша, но Максим перебил ее:
— Разве? Ты сама мне сказала пять минут назад, что собираешься вернуть квартиру законным владельцам. А все из-за чего? Из-за того, что кто-то нарушил твой душевный покой! Самое смешное, что не близкий тебе человек, а совершенно чужой и, кстати говоря, антипатичный. До мнения которого тебе и дела-то быть не должно.
— Да я клиента потеряла! — попыталась защищаться Даша.
— У тебя клиентов, между прочим, десять человек. Ты от них даже отказываешься. Так что не парь мне мозг по поводу клиентов, ладно?
Максим опять уткнулся в бумаги, а Даша осталась сидеть, обдумывая услышанное.
— Ну ладно, ты чего так разошелся? — примирительно спросила она спустя несколько минут. — Уж и пожалеть себя нельзя.
— Да ну тебя! — махнул рукой муж. — Пожалеть себя, конечно, можно и нужно. Вот только твоя жалость переходит все границы. Ты не словами ограничиваешься, а сразу хочешь от всего отказаться, лишь бы тебя не трогали. Ну так отдай квартиру, и черт с ней! Тем более что затея с расшифровкой историй Боровицкого кажется мне все более бредовой. Кстати, хотел тебе днем позвонить, да закрутился… — вспомнил он, и Даша насторожилась. — Я поговорил с одним из наших, с Лехой Макаренко, у него брат жены в политехе работает. Так вот, брат его уверяет, что мозги у бывшего ректора Яковлева получше наших будут. Не знаю, что он там придумывает с рыбками, но его последние статьи, которые он в прошлом году написал, весьма грамотные и продвинутые. И вообще он до сих пор большим авторитетом пользуется, хотя уже давно не ректор.
— Значит, Денисов мне соврал… — задумчиво кивнула Даша. — Я почему-то так и думала. Интересно только, для чего?
На следующее утро она собралась и поехала в театр, где когда-то танцевала балерина Окунева. Поездка оказалась неудачной.
— Ее там вообще никто не помнит! — разочарованно рассказывала Даша в тот же вечер, стругая огурец для салата. — Олеська, режь яйцо помельче. Что за ломти у тебя получаются?
— Да ладно, все равно будет вкусно, — отмахнулась дочь. — Мам, а она была хорошей балериной?
— Не знаю, — пожала плечами Даша. — Наверное, обычной.
— А с кем ты беседовала? — поинтересовался Максим, под шумок утаскивая малосольный огурец.
— Со всеми, — вздохнула Даша. — И со старенькими гардеробщицами, и с какой-то важной дамой из администрации. Никто даже фамилии Окуневой не вспомнил! Хотя про статью я говорила, кажется, убедительно… Максим, оставь огурец, нам для салата не хватит!
— Может быть, твоя Окунева все придумала? — предположил Максим. — Хотелось ей быть балериной, вот она и нафантазировала.