Дом оставленных снов
Шрифт:
Дом оставленных снов
автор: Мария Бунто
Я так долго прибывал во мраке и обрел свой дом в темноте…
– Сухой отрезок времени, сотканный из виноградной лозы стоит смирно пере до мной. Мокрое пространство, такое красивое и свежее окружает меня кубометрами воды. Но есть в этом промокшем мире пластина, верно сухая и устойчивая. И я смотрю на нее и диву даюсь: «Ого. Как это так?» думаю я. Шаткая, влажная почва под ногами, скользкое пространство вокруг меня. Мне некуда приложить голову, опереть руку и выпрямиться во весь рост. Беспрерывная, монотонная, пусть даже и красивая, аква-соната циклично повторяется снова и снова. Звучит влажным шорохом у меня в голове. Стены из дождя. Красивые изящные капли вместо кирпичей. И вот вопрос : где опереться и куда присесть если повсюду, куда бы я не шел водяные стены? Это отдельная империя из воды и влаги. Я не могу идти, ноги утопают в мерно, казалось бы мирно пузырящейся воде, и да, возможно это не несет опасности, однако мне не следует делать шаг. Я не могу довериться дну, если я его не вижу. Как можно ступать в темное, а вдруг там хищники? Там могут жить свирепые окуни и голодные пиявки, а мой неосторожный шаг возмутит спящее упокоенное дно и всплывут вздутые, полуразложившиеся трупы давно усопших нутрий и бобров. И что мне тогда с ними делать? Я буду гнать от себя смрадные тушки животных, но по хитрому импульсу, их снова и снова будет прибивать ко мне. И это будет ужасно. Впавшие глаза, запрокинутые в неестественных
Высвободив руки от цепких объятий своих конечностей, мужчина подписал необходимые документы и приступил к финальной процедуре. На прощание он еще раз устало улыбнулся доктору и его долговязое худощавое тело покинуло здание с явным присутствием легкости.
__________
– За мной гонится оса. Она почти настигает меня. Я пытаюсь избавиться от нее ныряя в переулки постоянно меняющихся зданий. Эта вытянутая бесформенная картинка шатается, вытягивается проходит целый ряд трансформаций, что бы вновь приобрести знакомые очертания улиц и домов. Я ненавижу эту особенность снов. Я бегу и мне так сложно бежать. Пытаюсь передвигаться, расходуя столько энергии на такое нелепое и медлительное движение, что по утру это просто выводит из себя. Но перед тем как проснуться , нужно совершить этот чертов марафон. И вот я продолжаю бежать. Темные слабо освещенные улицы предвечернего несуществующего города продолжают свои метаморфозы, а оса почти настигает меня. Я хаотично машу руками в слабой попытке отбиться от нее. А она не издавая ни звука все ближе и ближе. Она почти кусает меня. Это молчаливое нападение невероятно утомляет и чертовски пугает меня. И вот я машу и машу руками, теряю равновесие в какой-то момент и падаю. Падаю с такой предельной правдоподобностью и тяжестью, словно вся эта предшествующая борьба, это запутанное сражение с пространством было какой-то насмешкой, что ли. Я падаю. Конкретно проваливаюсь. Очень явственно и четко ощущаю процесс падения. Сердце вылетает из груди, спирает дыхание именно так, когда нечаянно оступаешься на лестнице, не замечаешь ступеньку и шагаешь в пустоту, пролетаешь над поверхностью какое-то время и только потом приземляешься на устойчивую почву. Но поверьте, этого мгновения достаточного для того чтобы вспотеть и получить сто процентную аритмию. – женщина встряхивает головой, прямые длинные волосы красиво и синхронно повторяют движения возвращаясь в ухоженную прическу обратно. Она улыбается. – На самом деле это страшно до чертиков. – женщина опускает подбородок вниз, молчит какое-то время и после, выдерживая бравую улыбку продолжает. – Когда я падаю. Точнее, приземляюсь. Я ощущаю боль. Это правда. Достаточную боль, чтобы осознать свое падение, но недостаточную, видимо, для того чтобы проснуться полностью. И вот я упала. Мои плечо и ребра издают глухой стук. Дыхание снова прерывается и я пытаюсь, находясь все еще во сне отдышаться и восстановить дыхание. Локоть и рука немеют. Скажу вам честно, это весьма неприятно. Однако позже. Уже после падения, со временем я начинаю ощущать влагу. Вдоль всего тела. Да. Вот прямо на тех местах на которых остаюсь лежать. Я четко и основательно ощущаю неприятную влагу. Липкую и едва теплую субстанцию на которой я лежу и на которую, видимо приземляюсь снова и снова. Каждый раз, когда мне приходится бывать в этом сне. – длинноволосая женщина средних лет запускает тонкие пальцы себе в волосы. Свежий маникюр неброско напоминает о статусе персоны, некоторое время она молча массирует голову, после чего вновь встряхнув головой словно благородное животное продолжает свой рассказ. – Я начинаю оглядываться по сторонам. Не могу сказать точно, как это происходит. В общем постепенно, я понимаю. Я вижу! Где я нахожусь. Я начинаю слышать шум. И это не просто шум. Это…Это четкий до крайности неприятный звук. – женщина опускает лицо вниз, закусывает губу. – Это логово. Это яма…Не просто яма или ров. Это конкретно яма с младенцами. Да. Там очень много детей. Это маленькие дети и их очень много. Они повсюду. Они везде и это жутко. – женщина брезгливо ухмыляется. – Я слышу их плач. Знаете, такой специфический и характерный? Именно плач на грани с истерикой, что ли. Ненавижу этот звук. Я, доктор и в жизни не переношу этот звук. Я правда не люблю детей. Ну не то чтобы совсем. А именно их диапазон вопля, доктор, это настоящая беда, их плач, рев, тошнотворный рев и все что связано с детьми! Стекающие слюни, красные лица, сморщенная кожа - все это отвратительно!
– женщина передернула плечами некрасиво скривив лицо, видимо потеряв на мгновение контроль над мимикой.
– А еще запах! Запах, доктор, я не могу. Совершенно не переношу этот жуткий тошнотворный запах. Примесь блевотины, испражнений и молока. Это мерзко. – женщина искренне морщится в готовности изрыгнуть собственную неприязнь прямо на сеансе. – И представьте. Я падаю в этот чертов колодец из детей. Мерзость какая! Они шевелятся, неспокойно кишат как насекомые, честное слово! И этот запах. Этот крик. Он сводит меня с ума! Я больше так не могу. – женщина протяжно выдыхает опустив плечи. – Я хочу избавиться от всего этого. Понимаете. Много лет. Да почти с детства меня периодически преследует этот сон. И я больше так не могу. Я хочу распрощаться с колодцем. С этой ямой в которой кричат эти…- женщина запнулась, оборвав свой порыв выдать в эфир что-то неприличное.
– Это не все, доктор. После того как у меня случается паника, там, прямо во сне. Кишащая смесь вокруг меня постепенно превращает в густую грязь, которая влажно и уверенно, прямо таки настойчиво накрывает меня. Она падает на меня, на мои глаза, руки пытается попасть в рот. При этом, доктор, эта жижа продолжает шевелиться и плакать, вопить! После чего я понимаю, в какой-то момент, что головы и части тел младенцев превратились в еще более жуткое! Это…это что-то похожее на мотыльков. Это тела разных отвратительных насекомых, доктор! Все вокруг меня, на мне и во мне превращается в омерзительных насекомых! И все…Я начинаю кричать. Я задыхаюсь, мне страшно и мне кажется, доктор, я умираю. Прямо там, во сне на какую-то секунду умираю. Так долго и отчаянно умираю... От страха и паники, человек способен умереть. И именно это происходит со мной, когда по мне бегают толпы колючих насекомых. Их цепкие лапки, удлиненные скользкие, мохнатые и хрустящие тела – это самое мерзкое, что может вообще быть на свете. – женщина снова опускает подбородок. – Цепкость и хаотичность насекомых, доктор, их округлая одутловатость и выпуклость чем-то напоминает младенцев. В этом они очень похожи. Я не люблю детей и боюсь насекомых. Думаю между этими двумя фобиями есть определенная связь. – благородная женщина слабо улыбается. – Знаете почему я не хочу уничтожить свой сон? Я не знаю кто эти дети. - совсем тихо признается женщина.
– Я не знаю точно, какова причастность Бога в наших снах. А вдруг это не упокоенные души абортированных детей? Чьих-то забытых, брошенных детей. Конечно, совсем чужих мне, но по причине неведомой мне оставленных без шанса на жизнь, и теперь я их почему-то вижу. Не знаю, доктор, но мне жаль если это так. И в целях, может быть эгоистичных, я хочу дать место этим детям, но в другом мире. Но не со мной. Не у меня в голове, не в моей жизни и не в моих снах. – женщина с готовностью встала поправляя безупречно сидящий на ней пиджак. – Я готова. И я буду наедятся на лучшее убежище для моих страхов. Даже для осы. – она ослепительно улыбнулась и скрылась в светлом процедурном кабинете.
__________________
– Моим именем будет определение. У меня нет имени, но есть предназначение. Я возьму тебя бережно, насколько это возможно. Я не причиню тебе боли, только отведу в новый дом. Я всего лишь посредник между твоим старым домом и новым. Пойдем со мной. Не бойся, малыш, тебе должно быть комфортно. – Посредник осторожно подошел к худой лошади и стараясь избегать ее взгляда, аккуратно взял поводья. Посредник отметил половую принадлежность животного – Умница. Хорошая девочка. – нежно поглаживая свалявшуюся липкую от слизи шерсть животного приговаривал тот. – Пойдем со мной. Обещаю, ты будешь в безопасности. – они вышли из мглы и двинулись вверх по холму, на вершине которого стоял высокий, раздутый в разные стороны серый дом. Свет в окнах не горел, но с приближением к зданию, животное успокоилось и все реже издавало непокорное ржание. Проводник подвел лошадь к запертой двери. – Нам нужно постучаться, - сказал он. – Твой новый хозяин будет рад тебе. Не сомневайся. Только помни, что он очень крепко спит. Я прошу тебя, стань для него другом и не пугай его. – посредник еще раз с нежностью погладил животное и постучал в громоздкую дверь используя некий код. Дверь без скрипа отварилась. Подтянув за узду, Посредник ввел животное в дом сам при этом не переступая порог. Лошадь обернулась на прощание и немедленно растворилась в полумраке серого дома.
__________________________
– Дом № 75 переполнен. – с тревогой сообщил Посредник.
– Я знаю. – мягко ответил Ольжечь. – Но мне очень нужно разместить этот сон и как можно скорее. – послышались помехи, после продолжительных щелчков и треска связь возобновилась. – Я прошу тебя. Помести его пока в 75-ый. Я больше не могу хранить его в облаке. Еще два-три дня и концентрация просто уничтожит его.
– Как я размещу целый город? – протестовал Посредник. – Падающие вертолеты и разрушенные мосты. Обломки трупов и вывернутые арматуры погибших зданий! Думаешь так ли это легко!
– снова шипение и настойчивый треск в аппаратуре разделил диалог далеких участников бесповоротно.
– Я сгенерирую компактную оболочку.
– сквозь стену шумов доносился голос Ольжеча, разбиваемый на отдельные звуки.
– Потерпи немного. Придумай что-то и я вас скоро всех размещу по категориям!
– волна треска полностью накрыла пространство поглотив голоса окончательно.
______________
Дождь с угрозой плевал на асфальт. Образовавшиеся лужи с потенциальной угрозой таращились на прохожих. Ольжечь предпринял попытку перескочить водный отрезок, но не рассчитав шаг погряз в мутные воды по щиколотку, безвозвратно намочив ботинок, при этом не сдержано выругавшись. Поймав скрывающуюся за темной водой яму, программист поспешил к высокому конусоподбному зданию. Отряхивая хлюпающую ступню мужчина забежал в фойе удачно минуя датчики контроля посетителей. Звук электронных стражей немедленно и безошибочно оповестил систему охраны о том, что на территорию центра совершено несанкционированное проникновение. Высокий, габаритный в плечах мужчина возник перед Ольжечем преграждая путь. Программист снова выругался, но без лишних пререканий достал удостоверение. Страж молча отошел в сторону.
– Дожди дождями! Но мы не дремлем!
– бодрый голос из глубин огромного здания приближался к помятому непогодой мужчине.
– Лесик! Ты уже здесь!
– Ольжечь протянул руку обращавшемуся к нему.
– В храме снов хоть кто-то должен прибывать в бодрости.
– мужчины улыбнулись тщательно пожимая руки.
– Как ты добрался? Все хорошо? Выглядишь, честно говоря не очень. Видимо не спал.
– Лесик говорил быстро и четко. Дикция его была превосходной. Сочный, глубокий голос лишенный неприятных резких скачков лился уверенно и мелодично навивая желание слушать его бесконечно.
– Сегодня в комитете вопрос стоял достаточно резко.
– не дожидаясь ответа ни на одно из замечаний продолжал доктор размашисто продвигаясь к лифтам.
– Я не совсем понимаю главу корпорации, но видимо "вопрос дома" вообще мало кого волнует. Ты знаешь, что семьдесят три участника проголосовали за принятие законопроекта "о ликвидации хранителей"? Представляешь? Это...
– высокий, добро сложенный мужчина потупился в пол потирая прорезанный морщиной лоб мясистыми пальцами.
– Я знал, что это когда ни будь случится.
– наконец вставил слово Ольжечь. Дожидаясь лифт, мужчины постояли некоторое время молча приводя в порядок ворох мыслей. Программист действительно выглядел неважно. Сутулый с выпяченным, низко посаженым животом, серым от бессонных ночей лицом он стоял слабо расправив широкие некогда спортивные плечи и энергичная стройность свежевыбритого доктора, усиливала кричащую разницу между коллегами.
– Ты снова пахнешь сандалом!
– поморщившись заметил Лесик приглашая Ольжеча в лифт.
– Это единственное, чем я могу сейчас украсить себя.
– слабо улыбался программист, чувствуя неловкость в хромированных стенах лифта.
– Не драматизируй. Сон и гигиену еще никто не отменял.
– дружески махнув рукой на хлюпающие ботинки напарника отвечал доктор.
– Право же, не переношу этот аромат.
– скривился Лесик пропуская вперед программиста. Они шли лабиринтами холодных серых стен. Повороты, подъемы, спуски снова повороты и вот мужчины вошли в огромную палату. В светлом обширном помещении располагались десятки коек в которых лежали люди. Спящие, казалось бы пациенты ни как не реагировали на присутствие посторонних. Мужчины шумно уселись в кресла. Доктор деловито возглавил стол, подтянул планшет ближе к себе, надел прозрачные очки дополненной реальности, придав своему лощеному лицу академическую значимость.
– На данный момент, в этом центре четыреста семьдесят три пациента. В Коллео и Вуддтекке общим числом тысяча пятьсот семь. Если подбить итог по всем центрам включая аутсайдеров, Польмео и мелкие благотворительные центры Азии...- доктор на мгновение умолк видимо подбивая сумму .
– Среднее число "хранителей" составит около девяти тысяч. Я конечно же не берусь судить сколько нелегалов может еще быть. Но округлим показатели даже до одиннадцати тысяч. Итак мой друг, - доктор мрачно стащил очки с лица. От его первоначальной веселости ни осталось и следа. Именно теперь Лесик выглядел как врач, ученный муж ответственный и сдержанный.
– Одиннадцать тысяч.
– почти по слогам протянул Лесик скрещивая длинные мясистые пальцы.
– Одиннадцать тысяч человек. Живых. Практически живых особей. Со своим сердцем и душой. Нашими снами и страхами.
– доктор возложил руки на голову.
– Их недостаточно для хранения всех снов, но что еще печальнее, их всех ждет ликвидация.
– в палате воцарилось напряженное молчание.
– Я больше ничего не могу сделать.
– бессильно признался академик.
– Убить десять тысяч - они не посмеют.
– сипло отозвался Ольжечь игнорируя предполагаемое количество жертв.
– Еще как посмеют.
– грустно констатировал Лесик встав изо стола. - Они разрабатывают новую теорию перенаселения.
– Я бы сказал вспомнили старую.
– перебил доктора Ольжечь, закуривая электронную сигарету.
– Или так.
– невозмутимо согласился мужчина.
– В любом случае сейчас вводят принудительную стерилизацию для неблагоприятных элементов. Что говорить о коматозниках.