Дом Павлова
Шрифт:
А пока что — выручала пшеница, та самая, которую Наташа и Янина, девушки из первого подвала, натаскали с мельницы.
Да еще выручали тыквы. Их было тонн пять, и все их взяли на строгий учет. И ввели порядок: небольшая семья получает тыкву в день. Семья побольше — две штуки. Этих овощей хватило почти на все время. Из них варили вкусную и сытную кашу, и это было немалым подспорьем.
Потом к тыквенной каше пристрастились и защитники дома. Таким блюдом стал угощать автоматчик Шкуратов — он возложил на себя дополнительные обязанности шеф-повара. Впрочем, ему и карты в руки. Ведь до войны он работал в ресторане,
Но однажды шеф опростоволосился. Началось с того, что в каком-то заброшенном шкафу на третьем этаже он нашел чудом уцелевшие две пачки концентратов клюквенного киселя. Подходящий случай накормить товарищей! Да вот беда — на два десятка порций двух пачек маловато. Шкуратов решил добавить в кастрюлю крахмал — его он тоже нашел где-то на кухне. Кисель варился на редкость долго, но никак не густел. А тут началась очередная перестрелка, и повар, отставив кастрюлю с плиты, поспешил к своей огневой точке.
Когда боевая тревога окончилась, Шкуратов пригласил товарищей отведать киселя. Кто-то с маху налил себе полкотелка, но есть не стал — невкусно. Еще кто-то поднес ложку ко рту — скорчил гримасу. И так все. Удивленный Шкуратов попробовал свою стряпню и убедился, что кисель в рот взять нельзя. Огорченный, он долго не мог догадаться, в чем же дело. Только потом выяснилось: вместо крахмала он подсыпал в кастрюлю мыльный порошок…
Сильно пошатнулась после этого случая репутация шеф-повара. Шкуратов восстановил ее лишь потом, когда случайно нашли муку и масло.
К всеобщему удовольствию, на сей раз Шкуратов пек самые настоящие, отменно вкусные блины, и бойцы простили ему старый грех.
Есть на Волге утес…
Тогда вместе с пополнением, которое отправилось в захваченный Павловым дом, связист Файзуллин потянул провод, комбат, оставшийся на мельнице, ни на шаг не отходил от телефонной трубки. Он, что говорится, не находил себе места, пока наконец не раздался долгожданный голос: «Я — „Маяк“!» И хоть телефон тут же умолк, но все равно — от сердца отлегло. Добрались ребята!
И Жуков решил, не мешкая, сам поползти в этот зеленый дом.
Занималась утренняя заря. Обстрел вроде стал потише. Самое время… Выбравшись из мельницы, он, словно невзначай, бросил неотступно следовавшему за ним связному Формусатову:
— Я поползу, а ты оставайся да поглядывай…
— Не-е, товарищ капитан. И я с вами… — протянул связной. Жуков только улыбнулся, — возражать было бесполезно. Он хорошо изучил этого парня и знал, что никакая сила не заставит Формусатова отпустить своего комбата одного.
Очень быстро светало. Из Дома Павлова их давно заметили и опознали. Выглядывая из двери, Павлов видел, как они приближаются. И еще хорошо видно было, как на всем их пути вспыхивали облачка пыли — то шлепались пули. Но этих двоих пули счастливо миновали.
И вот Жуков в доме. Он осмотрел расположение огневых точек, признал, что
— Вы начинайте от этого дома, — распорядился он, обращаясь к Павлову и Афанасьеву, — a мы будем рыть со стороны мельницы и пойдем к вам навстречу.
За день еще раз обшарили все закоулки. Сверх ожидания, в городских квартирах нашлись лопаты, топоры, кирки. Видать, тут жило немало огородников.
Темной ночью приступили к работе — тяжелый и опасный труд. Копать надо скрытно. И уж конечно, нельзя выбрасывать наверх вырытую землю — противник моментально обнаружит.
Ход сообщения повели из дровяничка в подвале, где обосновались пулеметчики. Проломили наружную стену, обращенную к Волге, и дружно взялись за дело.
В забое могли одновременно работать только двое. И то лежа. Тот, что впереди, рыл узкую щель, второй, продвигаясь следом, эту щель расширял. А уже те, что шли позади, углубляли ход. Грунт был тяжелый — битый кирпич и плотная глина. Он поддавался только кирке.
Дровяничок служил перевалочным пунктом. Сюда длинными веревками оттаскивали ссыпанную в патронные ящики землю и сразу пускали ее в дело: наполняли сундуки, мешки — и все это шло на укрепление амбразур. Снимали с петель двери, отдирали половицы, мастерили щиты. Ими заколачивались окна, а проемы тоже засыпались землей.
Так, сооружая ход сообщения, бойцы продолжали укреплять дом. Он все больше и больше — стал оправдывать название, которое ему присвоили и враги: крепость!
Своими силами защитники дома, конечно, не справились бы так быстро — ход сообщения выкопали за неделю. Выручили добровольные помощники.
Когда Павлов с Афанасьевым бросили клич — нет ли желающих помочь, то вызвались почти все жители подвалов. Правда, работники из них не ахти какие — старики, старухи да малые дети. Но за лопаты взялись и подружки Янина с Наташей, и Зина Макарова, и Матвеич. И конечно, Тимка, возглавивший молодежную бригаду. Никто из ребят не стал оспаривать его право на главенство.
Разумеется, этих добровольных помощников дальше подвала не пускали. Но им хватило дела и внизу. Во всяком случае, они перетаскали не одну тонну земли.
Работа шла споро, пока не наступила заминка. Траншея уперлась в каменную стену разрушенного мельничного склада. А у той стены — массивный бетонный фундамент. Тут без тола не обойтись. Но это рискованно. Взрыв стены не скроешь! Он привлечет внимание противника. Впрочем, раздумывать нет времени. И решили — пусть остается. Придут саперы, подорвут. А ход сообщения вести, как намечено — навстречу бойцам седьмой роты, которые копают со стороны мельницы.
Миновала неделя напряженного труда — и вот она, долгожданная сбойка. Ход готов. Он вырыт в полный профиль — это значит, что человек среднего роста может пройти, не нагибаясь. Вот только, словно заноза, словно кость в горле, остался торчать фундамент. Его так и не взорвали — опасались демаскировки. И всякий раз это гиблое место приходилось преодолевать с трудом. Иные это делали по-спортивному, одним броском. Но ведь не каждый может стать ловким гимнастом. Тогда приходилось через стенку переползать и лишние секунды оставаться под обстрелом. Это не всегда проходило безнаказанно…