Дом под номером 14
Шрифт:
***
Пятнадцатого марта на столе в кухне четырнадцатого стоял румяный симнель, обвязанный широкой полупрозрачной лентой. Двенадцать ровных марципановых шариков радовали глаз. Он был таким идеальным, просто картинка! Даже у нас дома получился, хоть и не хочется это признавать, похуже. Однако, моя мама была довольна. Она с улыбкой принимала поздравления, смеялась над проказами Винса, слушала папины шутливые признания в любви и мои немного наивные обещания и пожелания.
Я знала, что ей тяжело — это был первый год за долгое (ну да, равное всей ее жизни) время, когда
В отличие от Гермионы.
Когда после праздничного обеда я прокралась в свою комнату, украдкой глядя на четырнадцатый, я заметила на стене в комнате второго этажа большую карту мира, висевшую прямо напротив окна. Гермиона стояла подле нее, скрывая от моих глаз Европу, Африку и небольшую часть Азии; из ее макушки вытекал Северо-Ледовитый океан, а руки безвольно болтались в Атлантическом и Индийском. Ровная спина говорила мне, изучившей Гермиону за долгое время, о ее напряженном, неспокойном состоянии. Я практически испепеляла ее взглядом в течение минут двадцати, представляя, как между лопатками начинает дымиться от моего внимательного взгляда. За все время Грейнджер обернулась лишь единожды: мимолетно бросила взгляд на окно, прищурившись от яркого света и, опустив голову, отвела глаза, но я успела разглядеть.
Успела заметить.
Это не было солнечным бликом на щеках или упавшей тенью — она в самом деле молча роняла слезы, даже не потрудившись утереть их. Не то чтобы я привыкла видеть плачущую Гермиону за этот год, но в этот раз я почти не удивилась — разве что немного смутилась от того факта, что эти слезы стали чем-то абсолютно личным и интимным.
На карте между тем была отмечена лишь одна-единственная точка. Красный кончик булавки торчал где-то между Сиднеем и Мельбурном.
А от симнеля на кухне за весь день не отрезали ни кусочка.
***
Они вдвоем ввалились в гостиную, одновременно улыбаясь и морщась, посмеиваясь и хмурясь. Я привычно отложила свои дела, разворачиваясь к окну. Меня даже не волновал способ, который они выбрали, чтобы проникнуть в дом, потому как гораздо важнее было просто различить эмоции, наполнившие комнату.
Гермиона подскочила к коту, одним стремительным движением хватая его с насиженного местечка и подбрасывая в воздух. Малфой громко засмеялся, запрокинув голову, когда рыжее чудище, пребывая в состоянии шока, запуталось шипеть ему, рычать или же жалобно мяукать.
Отпустив несчастное животное, Грейнджер обернулась к Драко, на мгновение сделалась мрачной, что-то проговорив, но он категорично покачал головой, и на его лице вновь расцвела улыбка. Она бросилась к окну, широко распахнув его.
Я привстала со своего места и незаметно приоткрыла окно, якобы желая подышать свежим воздухом.
Ну-ну.
Открытые окна помогли мне внимательнее рассмотреть лица моих соседей: кожа была бледной и откровенно грязной, будто они копошились в золе, у Гермионы оказалась разбита губа, как если бы ее хорошенько приложили головой, а у Драко под глазом обнаружился старый знакомый — синяк.
Но они все равно улыбались. Улыбались, несмотря на то, что Малфоя еле ноги держали
Прошло несколько тихих, спокойных минут, пока Грейнджер не вернулась к подоконнику, расположившись рядом с Драко и чуть-чуть улыбаясь ему. Для меня это значило только одно — я могла снова слышать их голоса.
— Это была победа, Малфой, — она вскинула руку и по-дружески стукнула его по плечу, широко улыбаясь. — Ни одного погибшего. И к тому же минимальное количество раненых.
Он чуть приподнял брови и вновь ухмыльнулся, посмеиваясь над Гермионой, но ничего не ответил, однако, она заметила его издевательское выражение лица и снова ударила его по плечу, в этот раз, видимо, приложив большую силу. Малфой слегка завалился в сторону, и неожиданно лицо его изменилось: он побелел, на лбу выступила испарина, а губы крепко сжались в тонкую линию — так, кажется, подобное описывают в книгах.
Гермиона обеспокоенно развернулась к нему всем телом и обвела взглядом, изучая и исследуя.
— В чем проблема? — строго спросила она.
Он отвернулся, пожал плечами и попробовал было отмахнуться от нее, но она уже и сама заметила, в чем именно проблема. И я тоже.
Несмотря на плотную ткань темного цвета и закрытую позу Малфоя, как будто он старался спрятать свою правую ногу от глаз Грейнджер, было заметно, что на штанине расползлось небольшое, но все равно внушительное темное пятно. Его ошибочно можно было принять за воду или грязь, но если ты знаешь, что Драко Малфой — последний человек, которого можно назвать неряхой, да к тому же чуть выше колена, где на брюки падает свет, можно углядеть красноватый оттенок…
Гермиона тяжело вздохнула и нахмурилась.
— Это пустяки, Грейнджер, — начал было Драко, едва заметно морщась, но она перебила его:
— Опять? Ты же это не серьезно? — Гермиона сокрушено покачала головой и склонила ее к плечу, разглядывая Малфоя. — Мы все просили тебя по-человечески залечить ногу, а не отделываться обезболивающим и бинтами. Ты бы еще пластырем заклеил! — она звонко цокнула языком.
— Чем? — недоуменно переспросил Драко, а я удивилась — как он мог не расслышать, если стоял прямо рядом с ней? Мне вот было ясно каждое слово.
— Неважно. Подожди-ка, — она вытянула руку, направив кончик своей ветки на его ногу, и произнесла громко и отчетливо: — Эпискеи!
Кажется, я услышала хруст и увидела, как Драко дернулся, болезненно скривившись и качнувшись на здоровой ноге, а затем озлобленно прошипел:
— Твоего Мерлина, Грейнджер! Могла хотя бы предупредить.
Она самодовольно улыбнулась и переложила палочку из одной руки в другую, сложив руки на груди.
— Брось это, — усмехнулась она. — Простого «спасибо» было бы достаточно.