Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848
Шрифт:
Хотя Натан велел братьям по-прежнему доставлять золото в военное казначейство Веллингтона, операция утратила актуальность. Ближе к концу июля «встревоженный» Карл приостановил выплаты военному казначейству. Через два месяца оказалось – у Джеймса так мало наличных, что ему пришлось поступить так же. Амшель во Франкфурте, наоборот, «купался» в деньгах, которые никому не были нужны. Как признавал Карл, «теперь нам не нужны деньги для армии, ибо у армии их достаточно». К концу года Джеймс, пытаясь вернуть хотя бы часть денег, вынужден был предложить Драммонду разместить деньги в Париже, однако его предложение сухо отвергли. Еще большие трудности возникли в Амстердаме, где Карл не сумел продать британские казначейские векселя со сравнительно скромной скидкой, согласованной Натаном и Херрисом. Более того, внезапное наступление мира настолько расшатало амстердамский рынок, что такие долгосрочные векселя вообще почти никак не удавалось продать. Последнее обстоятельство стало поводом для новых раздраженных упреков, какими обменивались братья36. Разгром Франции, кроме того, губительно повлиял на операции с субсидиями. В Берлине застопорились переговоры Джеймса с прусским правительством после того, как на волне победы при Ватерлоо фунт резко вырос. Другие немецкие княжества тут же потребовали
В Лондоне Натан отчаянно старался свести ущерб к минимуму; и именно в этом контексте следует рассматривать покупку компанией британских ценных бумаг. 20 июля в вечернем выпуске лондонского «Курьера» сообщалось, что Натан произвел «крупные закупки ценных бумаг». Через неделю Роуорт услышал, что Натан «неплохо преуспел благодаря рано поступившим сведениям о победе, одержанной при Ватерлоо», и просил принять участие во всех дальнейших покупках государственных ценных бумаг, «если, по вашему мнению, они принесут выгоду». Это как будто подтверждает точку зрения, что Натан в самом деле купил консоли благодаря тому, что раньше других узнал об исходе сражения. Однако прибыль, полученная таким способом, не могла быть очень велика. Как в конце концов продемонстрировал Виктор Ротшильд, рост консолей из самой нижней точки (53) начался всего за неделю до Ватерлоо, и даже если Натан 20 июня, когда консоли шли по 56,5, купил их на максимально возможную сумму, 20 тысяч ф. ст., а продал их через неделю, когда они шли по 60,5, его прибыль едва ли превосходила 7 тысяч фунтов. То же самое можно сказать об акциях «Омниум», еще одной форме государственных облигаций, которые после известия о победе выросли на 8 %. Более того, судя по переписке братьев, такие покупки в больших масштабах начались позже, перед подписанием Парижского мирного договора. Судя по необычно тревожному письму Натана, даже такие закупки были изматывающими нервы спекуляциями, поскольку приходилось рассчитывать, что на сей раз французы не станут сопротивляться условиям мира: «Все идет хорошо, так что помоги мне, Господи, [даже] лучше, чем ты можешь себе представить. Я вполне доволен. Я поехал к Херрису, и после встречи с ним мне… полегчало. Он клянется, что все идет хорошо. Я купил акции по 611/8 и 61 1/2 , и Херрис клянется… что все идет хорошо, с Божьей помощью… Настроение у всех нас улучшилось. Надеюсь, такое же действие мое письмо окажет и на тебя».
Если верить Соломону, Натан также купил примерно на 450 тысяч фунтов облигаций «Омниум» по 107; если бы он последовал совету брата и продал по 120, его прибыль достигла бы 58 тысяч ф. ст. Но такая сумма, очевидно, не казалась ему значительной; вначале он с трудом купил небольшое количество облигаций и решил их придержать, надеясь на рост цен в новом году. Более того, возможно, только в конце 1816 г. Натан произвел свою самую успешную на тот период спекуляцию с ценными бумагами: покупку на 650 тысяч ф. ст. по среднему курсу 62. Большинство приобретенного он продал в ноябре 1817 г. по 82,75, получив 130 тысяч ф. ст. прибыли. Впрочем, прибыль принадлежала не ему, поскольку первоначальные инвестиции, по предложению Херриса, были сделаны государственными облигациями.
Вторым и более важным способом возместить часть потерь, вызванных Ватерлоо, было пролонгирование, насколько возможно, выплат британским союзникам. В этой области у Ротшильдов нашлись бесценные сообщники в самих союзных государствах, которые, естественно, хотели прикарманить как можно больше до того, как подпишут мирный договор и выплаты субсидий прекратятся.
В октябре представитель Пруссии Йордан частным образом признался, что континентальные страны намеренно затягивают переговоры, чтобы получить субсидию еще за месяц; с помощью «подарка» в виде британских государственных облигаций на 1100 ф. ст. Ротшильдам удалось взять выплаты на себя. Как и прежде, покладистость демонстрировал Жерве, представитель России, – он получил щедрый куш (2 % от суммы выплат) за то, что порекомендовал Ротшильдов для проведения операции. «Главное, – сообщал Джеймс из Парижа, – что Жерве, слава Богу, сделали главным комиссаром всего. Вчера он сказал мне: «Ротшильд, мы должны получить прибыль!» Правительство Австрии, которое раньше проявляло осторожность, также (отчасти благодаря лоббированию Лимбургера) доверило часть выплат Ротшильдам. Как заметил Карл, «с австрияками нелегко вести дела… но после того, как завоюешь их доверие, на них можно положиться». С другой стороны, из-за роста конкуренции на континенте сокращались комиссионные, которые можно было брать с таких операций. Труднее стало и получать побочные прибыли от арбитражных сделок. Некоторые правительства – например, Саксен-Веймара – стремились ни в коем случае «не попасть всецело в руки г-на Ротшильда, который, в конце концов, еврей». Братья неоднократно ссылались на скудость прибыли (часто составлявшей всего 1 %), которую они получали в тот период, и кажется сомнительным, чтобы различные крошечные немецкие княжества, которым Амшель переводил выплаты – в том числе Франкфурт, а также Саксен-Кобург и Кобург-Саарфельд, – стоили того «жестокого разочарования», на которое он жаловался. Соломон и Амшель были настроены философски. «Нельзя каждый день зарабатывать миллионы, – писал первый, узнав о том, что переговоры с Пруссией затягиваются. – Ничего на этом свете невозможно добиться силой. Делай, что можешь; большего ты сделать не в состоянии». Весь мир не мог «принадлежать Ротшильду». «Здесь дела обстоят совсем не так, как в Англии, где каждую неделю проводятся миллионные операции. Для немца 100 тысяч гульденов – большая сумма». Едва ли такой фатализм понравился его брату в Лондоне.
Иными словами, лето 1815 г. можно назвать каким угодно, только не временем чистого успеха для Ротшильдов. Судя по договору, составленному в марте того же года, коллективные активы братьев существенно выросли после составления последнего балансового отчета в 1810 г. Но не менее 2/3 суммарного капитала в 1815 г. было доверено Натану, который не фигурировал в договоре 1810 г. Если рассматривать только доли четырех его братьев, можно подумать, что их капитал в континентальной Европе даже уменьшился. Более того, договор составлялся до кризиса Ста дней и потому может считаться доказательством более раннего успеха (в первую очередь, как кажется, имевшего отношение к крайне выгодным операциям с Херрисом в 1814 г.). Правда, к лету 1816 г., по оценкам братьев, их совместный капитал вырос до 900 тысяч – 1 млн ф. ст., то есть за период между мартом 1815 и июлем 1816 г. их капитал удвоился. Учитывая, что в июне 1818 г. по, их расчетам, капитал составлял 1 772 000 ф. ст. (рост на 2/3 за два года), темпы роста были велики. Но есть все основания сомневаться в том, что наиболее резкий скачок произошел непосредственно после Ватерлоо.
Трудно точно сказать, как Ротшильды действовали в тот период, потому что они и сами понятия об этом не имели. События, предшествовавшие возвращению Наполеона с Эльбы, были настолько сумбурными и так громаден был оборот различных их трансфертных операций в 1814 и 1815 гг., что их уже рудиментарные методы ведения подсчетов оказались совершенно неадекватными.
Впервые проблема учета возникла в июне 1814 г., когда Карл отчаянно искал деньги для одной особенно крупной выплаты союзникам. Единственный способ получить их, жаловался он, заключался в «мошенничестве» (выпуске «дружеских векселей», то есть векселей, не привязанных к «реальным» покупкам товаров). Когда Джеймс пожаловался на это, Карл указал, что «вести книги» – не его обязанность. На том этапе главным бухгалтером в семье считался Соломон – тот, кто всегда мог подбодрить отца, сделав его «на бумаге… богатым за минуту». Но даже он признавался, что уже не в состоянии отслеживать огромные вложения, которые делал Натан от имени всех братьев. К августу 1814 г. они с Амшелем вынуждены были признать, что они «совершенно запутались и не знают, где деньги». «Вместе мы богаты, и если учитывать нас впятером, мы довольно много стоим, – встревоженно писал Соломон Натану. – Но где деньги?» Натан довольно желчно ответил, что «следует вести учет, как [Карлу] нужно соблюдать деловой этикет».
То же самое повторилось в сентябре 1815 г., когда братья на континенте столкнулись с острым дефицитом наличных денег. «Но, милый Натан, – писал Соломон, – у тебя там, должно быть, огромное количество денег, потому что я здесь кругом в долгу, и у Амшеля осталось немного. Все должно быть там, у тебя, однако ты пишешь, что ты тоже в долгу. Где же наши запасы [наличных]?» Подсчитав, что он только в Париже задолжал целых 120 тысяч ф. ст., через несколько дней он повторил вопрос: «Должно быть, все наши деньги у тебя. Мы здесь ужасно бедны. У нас нет ни одного лишнего гроша. У Амшеля осталось меньше миллиона, и потому остальное должно быть у тебя, в том числе и то, что мы должны… Выясни, где семейные деньги, милый Натан. Я не знаю… Где наши деньги? Это просто нелепо! С Божьей помощью, они найдутся, когда мы произведем весеннюю чистку!»
Когда Натан в ответном письме предположил, что именно Амшель у них «главный богач», состояние братьев было близким к панике.
Трудность заключалась в том, что Амшелю в скором времени предстояло произвести выплаты в Берлине и других местах, а у него практически не было на руках наличных денег, в то время как средства Карла были почти полностью вложены в казначейские векселя Великобритании в Амстердаме. И в Париже положение было тревожно суровым. «Эта вечная задолженность – не очень приятное дело», – жаловался Джеймс. «Мы должны выплатить много, очень много, – вторил ему Соломон. – Милый Натан, ты пишешь, что у тебя там один или два миллиона. Так и должно быть, потому что наш брат Амшель разорен. Мы разорены. Карл разорен. Так что хотя бы у одного из нас должны быть деньги». На самом деле континентальные Ротшильды в то время избегали «банкротства», делая краткосрочные займы и пуская в оборот безденежные, «дружеские» векселя. Неудивительно, что в своих затруднениях они обвиняли Натана. Повторяя более ранние нападки отца, Соломон с горечью обвинял брата в бесхозяйственности: «Мы полагаемся на чудеса и удачу, и я еще раз повторяю, что ты не ведешь записи достаточно четко. Во имя Господа, такие важные операции необходимо проводить со всей точностью. К сожалению, в том, как ты ими занимаешься, нет никакого порядка». Слишком много учета производилось не на бумаге, а «в голове». Приходится ли удивляться, что австрийское правительство боялось, что Ротшильды могут «обанкротиться»?
Натан старался успокоить братьев, уверяя, что им нечего бояться. Но Амшель продолжал тосковать по осязаемому доказательству семейного богатства. «Ты утверждаешь, что мне не нужно спрашивать, где на самом деле находятся деньги, – писал он Натану. – В этом отношении я похож на маленького Ансельма [сына Соломона, которому тогда было 13 лет], который всегда интересуется, где деньги. «Говорят, что у моего отца пять миллионов, – говорит он. Он хотел бы увидеть их все в одной куче». Так миллионеры они, интересовался он, или банкроты? От неуверенности у него начались проблемы со здоровьем: «Должен признаться, что с Суккота [октябрь 1815] я плохо себя чувствую и больше не могу этого выносить. Если хочешь, чтобы твой брат пребывал в добром здравии, ты должен постараться и уменьшить его тревогу из-за денег. Я пожертвовал своим здоровьем. Я должен все воспринимать легче… я потерял свое чутье к спекуляции». Он жаловался, что они «живут, как пьяницы»: «Мы не знаем, должны мы деньги английскому правительству или нет».
В довершение всего тот период хаоса совпал с нападками на Херриса в палате общин; его обвиняли в «бесхозяйственности». Поэтому Херрис требовал от Натана подробных отчетов о состоянии их дел. Разумеется, самые яростные нападки исходили от его главного критика в парламенте, Александра Бэринга. Конечно, требования Херриса не были лишены оснований. При расчетах по крайней мере с одним государством (Российской империей) Ротшильды вытребовали дополнительные комиссионные и платили взятки, о которых Херрису не было известно. Вдобавок на ранних этапах выплат союзникам они много играли на разнице в обменных курсах. Итак, Херрис требовал показать бухгалтерские книги, которые и без того велись без особого порядка. Скорее всего, именно поэтому Натан несколько месяцев увиливал от ответа, хотя «очень требовательный» Херрис постоянно просил показать расчеты. Как выразился Соломон, даже если придется удерживать клерков в парижской конторе до полуночи, самое важное – не повредить репутации Ротшильдов в Лондоне, «так как Англия – наша главная житница». Натан так боялся скандала, что в письме Амшелю в начале 1816 г. он советовал брату не покупать новый дом во Франкфурте: «Я спросил Херриса, и он довольно сухо ответил, что я не должен увлекаться предметами роскоши, потому что сразу же появятся документы, свидетельствующие против меня, и здешние чиновники начнут расспросы… Послушай моего совета и совета Херриса… не покупай дом, подожди, пока я не улажу счета».