Дом с привидениями
Шрифт:
Теперь второй вопрос — как живой, жизнерадостный, здоровый человек мог реально превратиться в призрак? Что вообще означает формула — реальный призрак? Две стороны противоречия даны в своей логической несомненности: появилось нечто призрачное, нечто почти невещественное — один факт. Это почти бестелесное, почти невещественное — существует реально: второй факт. Как оно может существовать? Ответ, вероятно, надо искать в экспериментах Герда над биологическим временем живых клеток, — примерно, та тема, какой посвятила себя она, Лаура, и какую сейчас усердно ведёт её новый помощник. Но из самой этой темы призрачности Герда Семеняки не вывести. Буду думать не о физике явления, это потом, а о логике. Логика говорит, что привидение — нечто кажущееся, но вещественно
И последнее. Для чего в их настоящем времени, в их «сейчас» появляется призрачная тень из прошлого или столь же призрачный силуэт из будущего? Решения возможны разные. Одно из решений — Герд захотел вернуться в наше время. Он ушёл в иное время, это удалось. Теперь старается вернуться, и это не удаётся. Каким-то отчаянным усилием он вырывается в наше «сейчас», но лишь частично — на большее, чем облик привидения, не хватает. Логически безукоризненно, но какой все же фантастической безукоризненностью!
— Лаура, можно вас отвлечь? — прогудел из соседней комнаты Питер. — Полюбуйтесь на забавные превращения с клетками.
Она подошла и ужаснулась: он задал слишком большую трансформацию времени! Она собиралась постепенно создавать и усиливать разновременность отдельных элементов живой клетки, а он почти разорвал связь внутриклеточного времени. Практически клетки уже не существовали в «сейчас», одни их составные элементы ещё не выкарабкались из прошлого, другие уносились слишком поспешно в будущее. Питер ухмылялся. Он не из тех, кто чикается, он рубит с плеча. Он испытывает клетки на разрыв времени. Он хочет узнать, при какой разновременности клетка погибает. Его интересует граница биологического существования. Насколько жизнь крепка — вот что он жаждет выяснить. Опыты, задуманные прекрасной Лаурой, дают удивительные возможности точно ответить на извечный вопрос вопросов: где граница между жизнью и смертью?
— Посмотрите, восхитительная Лаура, что получается в ваших экспериментах, если их, так сказать, по-настоящему пришпандорить! — восторженно грохотал Питер. — Клетка вот здесь, в сосуде, практически в едином времени не существует, половина её заторможена в близком прошлом, половина угнана в недалёкое будущее. А клетка живёт. Связь времён не разорвана, время только растянуто, а не рассечено. Жизнь в разновременье, конечно, не конфетка, но она продолжается, так сказать, в призрачной своей консервации. Жуткая штука — биологическая жизнь! В каких переделках она способна сохранить себя! Какие испытания выносит, не уничтожаясь! Если мне кто теперь скажет, что жизнь — это штука хрупкая и деликатная, я плюну тому нахалу в глаза! Жизнь гибче резины, крепче стали — вот что показывает эксперимент с клеткой.
Лаура хотела резко оборвать восторженную речь Питера, сделать ему строгое внушение за нарушение режима. Но, бросив взгляд на одну из тысяч клеток, плававших в растворе, — эту клетку Питер поймал в микроскоп и цепко держал в поле зрения, — она сразу забыла о выговоре помощнику. В клетке было создано разновременье, регистратор показывал, что она реально и в прошлом и в будущем и что она ещё продолжает жить — Питер точно описывал картину. Он только не указал, какова эта жизнь, которая не «конфетка». Клетка не изменила ни размеров, ни габаритов, но потеряла телесность. Она была силуэтом,
Питер Юркин сиял. Он не сомневался, что обрадует Лауру.
— Вы даже не подозреваете сами, как важна ваша находка! — воскликнула Лаура. — Я говорю не о ваших философских обобщениях насчёт природы жизни. Но на загадку привидений в нашей лаборатории вы бросаете верный свет!
7
Нужно было привести в систему мысли и наблюдения, потом предлагать решение. Лаура все снова и снова всматривалась в портрет Герда. Теперь её связывало с этим человеком взаимопонимание: как будто постоянные мысли о нем, молчаливые разговоры с портретом сделали их близкими людьми. Ночами, одна, она беседовала с Гердом, он не отвечал, он не мог отвечать, он был призраком, но она понимала, что он рассказал бы ей, если бы сумел говорить, — её захлёстывало горячее желание помочь этому взбалмошному, доброму, бесконечно несчастному человеку.
«Ты влюбляешься в мужчину, с которым никогда не встречалась и который понятия о тебе не имеет!» — упрекнула она как-то себя. И ответила с вызовом: «Ну и что? И влюбляюсь! Пока не влюбилась, а влюблюсь. Он, этот превратившийся в привидение Герд, вполне стоит, чтобы в него влюбились!»
Ростислав Берроуз изредка бесстрастно осведомлялся, обнаружено ли что новое в шестой лаборатории, а Матвей Чернов каждый день бесцеремонно приставал: давайте, давайте, дорогая Лаура, как там, в «шестёрке», выкладывайте свои новости. От директора она отговаривалась, с заместителем огрызалась. Директор молчаливо вздыхал, заместитель смеялся — ну и штучка их новая сотрудница, такой на язык не попадайся!
Настал день, когда она решила объявить свои выводы и обосновать предложения.
— Приходите в лабораторию, — сказала она Берроузу и Чернову. — Обсуждение лучше вести там. Я хочу, чтобы меня слушали не трое, а четверо.
— Кто будет четвёртым? — придя в лабораторию, немедленно спросил Чернов: около хроноустановки сидела Лаура, а вокруг неё трое — Берроуз, Чернов и Питер Юркин.
— Четвёртым будет, возможно, Герд Семеняка, — спокойно ответила она. — Я говорю «возможно», а не определённо, ибо не знаю, способен ли он сейчас воспринимать наши речи. Но если такая способность у него есть, хочу воспользоваться ею. Раньше всего посмотрите, как выглядит живая клетка, в которой нарушена одновременность её составных частей. Открытие сделал Питер, а я предложу вам выводы из его открытия.
Итак, — продолжала она, — вы сами убедились, что некоторое растяжение времени в живой клетке, превращение времени из точки, называемой «сейчас», в линию между неким прошлым и неким будущим, вовсе не предрекает её гибели. Гибель наступает при разрыве, а не при растяжении времени. Зато привычные формы существования трансформируются. Клетка есть, и её нет, она частично в прошлом, частично в будущем, частично в настоящем. Она превращается в призрак самой себя, в реальное привидение, она становится неким материальным фантомом. Я бы назвала явление, открытое Питером, фантомизированием клетки. И в этом процессе фантомизирования, считаю, нет ни мистики, ни мистификации, он основан на реальных физических основах — и потому физически реален.
Мне кажется, Герд в своих исследованиях открыл фантомизирование, — говорила Лаура. — Он был блестящим экспериментатором, созданная им аппаратура свидетельствует об этом. И он был фанатиком науки, романтиком поиска, его безмерно увлекала мысль углубиться в тайны времени так далеко, как ещё никто до него. Он поставил опыт на самом себе. Он фантомизировал себя после того, как убедился, что на элементарных клетках процесс фантомизирования проходит надёжно.
Берроуз изменил своей обычной бесстрастности: