Дом скитальцев (изд.1976)
Шрифт:
— Дьявольщина? — спросил он.
Докторша серьезно ответила:
— Это бы полбеды, потому что черти — простые существа. Их обыкновенным крестным знамением можно спровадить. Как действует это оружие?
— Что такое «крестное знамение»? — спросил Степка шепотом.
Я ответил, что не знаю, а Сур в это время говорил, что не может судить об этом оружии — о бластере то есть, — так как за долю секунды, пока оно работало, ничего нельзя было понять.
— В конце концов неважно, как оно действует, — сказала Анна Егоровна. — Мне что важно: форма очень уж странная.
— Анна Егоровна, — сказал Сур, — именно на эти странности я вам и указывал в начале разговора.
— Вы думаете… — сказала она.
Сур кивнул несколько раз. Теперь я не выдержал и влез в разговор:
— Марсианское оружие бластер! Видели, как пыхнуло? Аннигиляционный разряд, вот что!
— Ну, пусть марсианское, — сказала она. — Я не люблю оружия, следопыты. Слишком хорошо знаю, как плохо оно соотносится с человеческим организмом. Товарищ Габриэлян, я хотела бы забрать этот властер с собой, в район. Для убедительности. Да и одного из мальчиков. Лучше этого. — Она показала на меня. — Второй пригодится здесь, вы совсем задыхаетесь. Властер придумали!…
— Бластер, — поправил я.
— Бластер, властер… — проворчала Анна Егоровна. — Пакость! Что-то у меня было противоастматическое, для инъекций…
Она нагнулась к своему чемоданчику, откинула крышку. Сур рассматривал бластер, направив его кристалл в потолок. Вдруг докторша тихо проговорила: «Ого!», очутилась около Рубченко, тронула его веко и молниеносно нагнулась к груди. Мы вскочили. Анна Егоровна тоже встала. Лицо у нее было красное, а глаза сузились. Она сказала:
— Сердце бьется нормально. Он ожил.
Ну, это было чересчур… Ожил! Степа и тот попятился в угол, а у Сурена Давидовича начался сердечный приступ. Анна Егоровна «вкатила ему слоновую дозу анальгина», потом занялась «бывшим покойником» — это все ее выражения, конечно. Движения у нее стали быстрые, злые, а голос совершенно хриплый и басистый. Раз-раз! — она выслушивала, выстукивала, измеряла, а бедный Сур смотрел изумленно-радостными глазами из-под бинтов. Вот уж было зрелище! А время только подбиралось к двенадцати, понимаете? За четыре часа разных событий накопилось больше, чем за двадцать шесть лет — сколько мы со Степаном вдвоем всего прожили. Едва Сур немного оправился, докторша приказала запаковать бластер для дороги. Я принес из мастерской футляр для чертежей, забытый кем-то из студентов, — коричневая труба такая разъемная и с ручкой сбоку. Сур обмотал бластер ветошью, опустил его в трубу, плотно набил ветошью, как пыж, поверх бластера и закрыл крышку. Она была свободная.
— Сур подмотал лист бумаги. Мы помогали. Докторша в это время еще возилась с Павлом Остаповичем. Ему тоже забинтовала голову; бинтов пошло меньше, чем на голову Сурена Давидовича. Оказывается, ухо забинтовать труднее, чем лоб с затылком.
— Ну, я готова, — сказала Анна Егоровна. — Раненому ухода не требуется.
— Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: — Дьявольщина! На выходном отверстии уже
Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:
— Доктор, вы не ошибались, когда установили… Гм…
— Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. — Она язвительно ухмыльнулась. — Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?
— Нет, — сказал Сурен Давидович.
— Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите…
Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым — он все время менялся и был похож на травяного слизняка.
— Это было прикреплено к твердому небу раненого, вдоль.
— Как прикреплено? Боже мой… — простонал Сур.
— На присоске. У вас найдется коробочка?
Степка нырнул под стол, выудил пустую коробочку из-под мелкокалиберных патронов. «Слизняк», положенный на дно, сразу прихватился к нему — прилип.
— Оп-ля! — сказала Анна Егоровна. — Класть в вату не требуется. Прячь в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.
Я спрятал «слизняк» в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:
— Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и подняться. Честь имею…
— Какая женщина! — потрясенно сказал Сур. — Гвардейцы, вы познакомились с русской Жанной д'Арк!
В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже. Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг — уезжать. Я сказал:
— Не поеду никуда.
— Вот еще какой! — сказал Степка.
— Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!
— Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, — уговаривал Сур.
— У всех подвешен! — отругивался я. — Не поеду!
— Боевой приказ, — сказал Сур. — Выполняй без рассуждений.
Я вздрогнул. У моей ноги заговорил очень тихий, очень отчетливый голосок:
«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“».
Пауза. Потом снова:
«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“».
Степка зашипел:
— Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия — пятиугольники!
Я выудил эту штуку из кармана. Она пищала:
«Пятиугольник двести, отвечай».
И сейчас же на полтона ниже:
«Пятиугольник, говорит Угол третий. Я иду к тебе».
— Киселев, — с тоской произнес Сур. — Ну ладно, Киселев…
Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из шкафа боевой пистолет «Макарова», сунул за пазуху, запер шкаф, оттиснул печать на дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня «слизняк» и переложил его в железную коробочку из-под печати, сунул ее в мой нагрудный карманчик и рявкнул еще неслыханным нами голосом: