Дом скитальцев (сборник)
Шрифт:
— Тебя же не было в лодке… Как ты узнала, что я сам с собой говорил?
— Всю жизнь мне не верят, что я читаю мысли, — сказала Аленка, отмеряя кофе десертной ложкой. — И ты тоже, никто мне не верит. Лентяи все недоверчивые, хоть пистолет бы почистил.
— Он в палатке, — машинально сказал Андрей.
— Ты ведь сам говорил, что он осекается.
— Почищу после завтрака.
— Возьми, лентяй, — она просунула руку в клапан, и достала тяжелый пистолет. В левой руке она держала ложку с кофе.
— Все равно не буду, — сказал
Он собрал пистолет, вложил обойму, и заправил в ствол восьмой патрон. Пистолет поймал солнце, — багровый край, беспощадно встающий над черной водой, среди черных стволов. В чаще ухнула обезьяна–ревун.
— Готово, — сказала Аленка.
— И это не первый раз? — спросил Андрей, принимая у нее миску.
— Говорю тебе — всю жизнь.
Помолчали.
— Это фокусы Большого Клуба, — неожиданно сказала Аленка. — Он же совсем рядом.
— Может быть. А часто это бывает? И как ты это слышишь?
— Я веду дневник, — сказала Аленка. — По всем правилам, уже пятнадцать дней. Иногда я слышу тебя оттуда. Как будто ты говоришь за моей спиной, а не возишься у Клуба или в термитниках. В дневнике все записано.
— Брось, — сказал Андрей. — Оттуда добрый километр. — Он положил Ложку и смотрел на Аленку сквозь темные очки. — И ты все время молчала?
— Тебе этого не понять. Ешь кашу. Ты ужасный трепач, «только и всего».
— Покажи дневник.
— Вечером, вечером. Солнце уже встало.
— Нет, это невозможно! Какие–то детские фокусы, — Андрей бросил миску и встал с ложкой в руке.
— Каша остынет, — кротко сказала Алена.
— Какая каша? — завопил Андрей. — Ты понимаешь, что надо ставить строгий эксперимент?
— «Строгий заяц на дороге, подпоясанный ломом», — тонким голосом пропела Алена. — Эксперимент достаточно строгий. Ешь кашу.
— Хорошо. Я доем эту кашу.
— Вот и молодец. «И кому какое дело, может волка стережет!»
— Аленка!
— Я же слушаю твои магнитофонные заметки. Слово в слово с моим дневником. Понял? И все. Пей кофе, и пойдем.
Комбинезоны висели на растяжке. Андрей молча влез в комбинезон, застегнул «молнию», молча нацепил снаряжение: кинокамеру, термос, запасная батарея, фотоаппарат по кличке «Фотий», ультразвуковой комбайн, набор боксов, инструменты. Магнитофон. Теперь все. Он натянул назатыльник, заклеенный в воротник комбинезона, и надел шлем. Плексигласовое забрало висело над его мокрым лицом, как прозрачное корытце.
— Включи вентилятор, ужасный ты человек, — сказала Аленка. — На тебя страшно смотреть. И возьми пистолет.
Под комбайном зашипел воздух, продираясь через густую никелевую сетку, и вентилятор заныл, как москит.
— Родные звуки, — сказала Аленка. — Я тоже пойду, после посуды.
— Мы же договорились. Я иду к Клубу.
— Андрейка, они
— Не дурачься. Клуб начнет нервничать и пропадет рабочий день. У тебя хватает работы. Сиди и слушай.
Он уже сошел с мостков, взял шестик, прислоненный к перилам и посмотрел на жену — все еще с досадой. Аленка улыбнулась ему сверху.
— Ставь в дневнике точное время, часы сверены. Я пошел.
— Очень много крокодилов. Ты слышал, сегодня один шнырял под палаткой?
— Тут везде полно этой твари. Будь осторожна.
— Я ужасно осторожна. Как кролик. Сейчас я их пугну. Поспорим, что я попаду из пистолета вон в того, большого? — Аленка достала из–под палатки свой пистолет, и положила его на локоть. — Нет, лучше с перил. Вот смотри.
Солнце уже поднялось над черной водой, и ровная, как тротуар, дорожка шла к палатке, и по ней ползли черные пятна треугольниками, и рядом, и еще подальше. За пятнами по тихой воде тянулись следы, огромным веером окружая палатку. Выстрел и удар пули грянули разом, палатка дрогнула, и крокодил забил хвостом, уходя под воду.
— Вечная память, — сказала Аленка. — Вечная память, сейчас мы вам добавим, вечная…
Палатка снова качнулась, и зазевавшийся крокодил щелкнул пастью над водой и скрылся в темной глубине, и вот уже над поляной тишина, гладкая маслянистая вода отражает солнце. Андрей бредет по вешкам к берегу, ощупывая дно шестиком и обходя ямы. Кинокамера сверкает на поворотах. Хлюп–хлюп–хлюп, — он идет по вязкому дну, а вот и шагов не слышно. Андрей подтянулся на руках, прошел по сухому берегу и исчез. Обезьяна снова заорала в джунглях. День начался.
— Сегодня день особенный, — сказала Аленка, обращаясь к примусу. — Понял, крикун? Ну то–то…
Она сидела под тентом, придерживая пистолет, и прислушивалась, хотя почему–то была уверена, что теперь ничего не услышит — с сегодняшнего дня. После еды ей стало совсем нехорошо. Она достала щепотку кофе из банки, пожевала и плюнула в воду.
— Все ученые — эгоисты, — сказала Аленка. — Завтра все равно пойду в муравейник. Я тоже стою кой–чего, только я очень странно себя чувствую. И еще это. Когда–нибудь это должно было получиться. И все равно, завтра я пойду.
Она попробовала представить, что он там видит, продвигаясь по пружинистой тропке, и как всегда увидела первую атаку муравьев, первый выход в муравейник три месяца тому назад.
Они шли вдвоем по главной тропе, Потея в защитных костюмах, и в общем, все было довольно обыденно. Как в десятках муравьиных городов по Великой Реке. Они осторожно ставили ноги, чтобы не давить насекомых, хотя много раз объясняли друг другу, что это — чепуха, сентиментальность — этим не повредишь муравейнику, который занимает десятки гектаров. Они часто нагибались, чтобы поймать муравья с добычей и посадить его в капсулу, иногда смахивали с маски парочку–другую огненных солдат, свирепо прыскающих ядом.