Дом Солнц
Шрифт:
— Не сомневаюсь в этом ни секунды.
— Я тебе немного завидую, — признался я.
— Соскучился по поющим барханам Невмы?
— Нет. Я бы дорого отдал, чтобы увидеть лицо Калгана, когда его выведут из стазиса. Особенно если разбудит его затачивающая ножи Волчник.
Глава 40
Отсек с белыми стенами за моим оконцем был неподвижен, как картина. Порой глаза якобы ловили вспышку сублиминального движения, но скоро я научилась не доверять им. При нынешней кратности сжатия времени Гесперу пришлось бы не шевелиться часами, чтобы мои органы чувств его зарегистрировали. Да и откуда уверенность, что человек-машина до сих пор на ковчеге? Если камера
Черная мыслишка нарезала тысячный или десятитысячный круг у меня в голове, когда спокойный голос камеры объявил о скором возвращении к реальному времени.
«Текущая кратность сжатия, один к ста тысячам, плавно уменьшается. Стабильность поля оптимальная».
Кратность понизилась до тысячи, нескольких сотен, десятков, потом поле выпустило меня. Ограничители ослабли — я смогла вытащить руки и ноги из обручей и повернуть голову. Шея и спина словно окаменели. Не люблю я стазис.
Ш-ш-ш — дверь распахнулась, кресло выдвинулось из камеры. Я запретила себе думать о неприятных ощущениях и встала, опираясь на спинку. Взаперти я просидела менее двадцати четырех субъективных часов, но раз кратность сжатия времени в один миллион действовала весь период, значит на ковчеге прошло почти три тысячелетия. Я доковыляла до стены и провела рукой по ее белой обшивке, ожидая увидеть пыль. Глупые надежды! Пальцы остались чистейшими. Абсолютно все в отсеке сверкало новизной, будто созданное минуту назад.
— Геспер! — хрипло позвала я, откашлялась и позвала снова: — Геспер! Это я, Портулак, я проснулась.
Ответа не последовало. Я вдыхала неподвижный воздух древности. Эти атомы не попадали в человеческие легкие уже тридцать веков.
Дверь в соседний отсек была открыта, и я заметила что-то яркое и блестящее, как стекло. На ватных ногах я проковыляла туда и увидела белый стол с белым же стулом. Стол накрыли к завтраку: свежевыжатый апельсиновый сок, круассан на тарелочке, кофейник с кофе, фрукты. В вазе стояли цветы, рядом — двойная белая карточка, вроде меню. Круассан был еще теплый, а кофе, судя по запаху, черный, крепкий, как я люблю, и обжигающий. Я налила кофе в белую фарфоровую чашку и прежде, чем сделать глоток, насладилась ароматом. Сперва я отломила уголок круассана, сунула в рот и, почувствовав, как оголодала в стазокамере, дала себе волю. Я съела круассан, три разных фрукта, выпила весь сок и две чашки кофе. Лишь потом я открыла белую карточку. Послание написали золотыми буквами. Красивый почерк казался чересчур каллиграфичным для человеческого. Геспер подписался, хотя необходимости в этом не было.
Он извинялся, что не присутствует при моем пробуждении, поскольку неотложные дела задерживали его в другом месте, объяснял, что велел роботам-швейцарам приготовить завтрак незадолго до отключения стазополя, и надеялся, что еда и напитки мне понравятся. Указания он давал за несколько веков до моего пробуждения, но не сомневался, что швейцары выполнят их с безукоризненной точностью.
«Не знаю, буду ли я жив, когда ты прочтешь это послание, — писал Геспер. — Если да, то ты застанешь меня на мостике „Серебряных крыльев“. Очень хочу тебя видеть, но волей обстоятельств ты должна прийти ко мне, а не наоборот. Прежде чем отправишься, осмотри грузовой отсек ковчега. Полагаю, его содержимое наведет тебя на нужные мысли. До того как покинуть ковчег, непременно оцени обстановку. Если опасности нет, увидишь множество золотых кабелей, тянущихся из грузового отсека. Белые кабели означают, что опасность присутствует; золотые и белые — что следует проявлять осторожность. Перебросом пользуйся только при отсутствии иных вариантов. — Словно поразмыслив, Геспер приписал: — По моим указаниям синтезатор изготовил для тебя скафандр. Надеюсь, тебе подойдет. С нетерпением жду нашей новой встречи. Твой
— Спасибо, — тихо проговорила я.
После завтрака я опорожнила мочевой пузырь, вымылась, велела синтезатору изготовить мне сменную одежду и лишь затем отправилась на поиски новых сообщений.
Вскоре я увидела первую нить — брела по коридору в расчете найти скафандр, а обнаружила препятствие, которого прежде не замечала. Кабель толщиной с мое запястье тянулся на уровне груди от одной стены к другой. Белый, как сосулька, он пробивался сквозь стены, кроша их. Я очень сомневалась, что ковчегу он родной. Второй кабель я увидела почти тотчас. Тоже белый, он проходил по полу и раздваивался — одна часть зарывалась под пол, другая тянулась к потолку и пробивала его.
От страха засосало под ложечкой, но я побрела дальше и в следующем отсеке увидела целую сеть кабелей, белых и золотых. Они пронизывали разные поверхности, чудовищной паутиной тянулись по воздуху во всех возможных направлениях. Сквозь сеть приходилось прорываться, а кабели оказались жесткими, застывшими. Кое-где белый обвивал золотой, кое-где наоборот — так лианы душат дерево. Все вокруг было неподвижно, но я чувствовала, что попала на поле смертельного боя.
В других отсеках наблюдалась та же картина. Где-то доминировал белый кабель, где-то золотой, где-то явного лидера не было. Не раз и не два я натыкалась на обрывки и вспоминала, как Каденция выпускала из ран отростки, которые тянулись к ключевым системам ковчега, чтобы устроить диверсию. Здесь я видела нечто подобное, но в куда более крупном масштабе.
Геспер рекомендовал заглянуть в грузовой отсек? Если бы не его слова, я бы в жизни туда не сунулась, ведь память твердила, что там пусто, как и в других помещениях древнего лайнера. Стараниями Геспера я потеряла покой. Неведомая сила гнала меня вперед — словно во сне, я брела к цели, известной только моему подсознанию. Каждый шаг давался с огромным трудом — плотность бело-золотой сети удвоилась, потом учетверилась, и вот мне уже приходилось протискиваться сквозь щели. Значит, содержимое грузового отсека чрезвычайно важно.
Понемногу паутина редела — самый страшный участок остался позади, — и в промежутке я увидела свою цель. Сегодня отсек освещался, хоть и не так равномерно, как я ожидала, мерцая то синим, то фиолетовым. Я прищурилась и заглянула внутрь. Отсек не пустовал. В самом центре, почти во всю его длину, висело устройство, которое я сразу узнала, хотя понятия не имела, что передо мной. Восемь сфер медного цвета словно насадили на стержень. Каждая диаметром метров по сто, в светоотражении сферы не уступали зеркалам. Больше и сказать о них было нечего.
Ключ — вот что хранилось в отсеке. На ковчеге действовала гравитация, а ключ парил на собственных леваторах, да еще генерировал защитную оболочку — восемь округлых пузырей, соединенных в подобие колбасы с перемычками. Контуры пузырей просматривались благодаря вспышкам энергии, на миг застывавшим причудливыми узорами, точь-в-точь как переливы масла на воде. Ключ окружали пистолеты, нацеленные на оболочку. Чуть больше изготовленного для меня синтезатором, они крепились к золотым проводам, а те соединялись с золотой нервной системой, которой Геспер оплел отсек.
Получается, я всегда знала, что ключ здесь. Когда выбирала корабль-убежище, меня направляло подсознание. Интуитивно я понимала, что роботы не нападут на ковчег, если заподозрят, что там хранится. Раз я знала про ключ, значит знала и про звездамбу, для которой его создали. Если так, я была в курсе и своего участия в геноциде Первых Роботов задолго до откровений Геспера.
Насмотревшись на ключ, я побрела дальше. В одном отсеке, где были только золотые кабели, явно победил Геспер. Там у мощного синтезатора и лежал скафандр. Робот не ошибся — он подошел идеально. Скафандров я не надевала давно, но тут сразу вспомнила былые ощущения.