Дом судьи
Шрифт:
Но больше всего его поразила веревка большого набатного колокола, который висел под самой крышей. Она свисала с потолка в углу комнаты по правую руку от камина. Малкольм пододвинул туда большое резное дубовое кресло с высокой спинкой и уселся в него, чтобы насладиться последней чашкой чая. Когда с этим было покончено, он в очередной раз пошевелил кочергой поленья в камине и вознамерился продолжить работу, а потому снова уселся за стол, оставив очаг слева от себя. Некоторое время крысы серьезно докучали ему своим непрекращающимся шуршанием, но вскоре он достаточно адаптировался к их шуму, подобно тому, как человек привыкает к тиканью часов или журчанию воды. Молодой человек настолько сосредоточенно углубился в свою работу, что всё на свете, кроме тех проблем, которые
Внезапно он поднял взгляд и, оставив несколько недоказанных теорем, почувствовал, что близится рассвет, то есть то самое время, которое вызывает немало смятения в чувствительной человеческой душе. Крысиный гомон уже стих, причем его удивило не столько то, что наступила тишина, сколько то, что это произошло так неожиданно и резко. Огонь в камине почти погас, хотя и продолжал изредка вспыхивать темно-красными всполохами. Малкольм поднял взгляд над очагом и невольно вздрогнул, даже несмотря на явную задумчивость и отрешенность своего состояния.
В том самом большом дубовом кресле с высокой спинкой, стоявшем справа от камина, сидела громадная крыса, неотрывно пожиравшая его своим злобным взглядом. Он замахнулся, желая жестом прогнать её, но животное даже не пошевелилось. Тогда он чуть видоизменил взмах руки, имитируя намерение чем-нибудь бросить в её — крыса и тогда не сдвинулась с места и лишь гневно обнажила свои длинные белые зубы, а в жестоких глазах, отражавших свет лампы, сверкнула лютая мстительность.
Поражённый зрелищем, Малкольм подскочил к камину, выхватил кочергу и бросился к креслу, чтобы убить грызуна. Однако прежде, чем он успел нанести удар, крыса издала пронзительный писк, в котором прозвучала концентрированная ярость, спрыгнула на пол и, подбежав к лежавшему на полу концу верёвки набатного колокола, стремительно взобралась по нему наверх, исчезнув в темноте, куда не проникали лучи от лампы под зелёным абажуром. Как ни странно, но в тот же самый момент Малкольм вновь услышал ожесточённый крысиный гомон, сигнализировавший о том, что животные снова забегали по всему дому.
Сознание молодого человека уже успело отключиться от математических проблем, и когда за окнами дома послышалось пронзительное, чуть надтреснутое пение одинокого петуха, он направился к постели, чтобы наконец немного поспать.
Сон его был настолько крепким, что его даже не разбудил приход миссис Демпстер, которая сразу же приступила к уборке комнаты. Лишь приведя в порядок всё помещение и приготовив завтрак, она постучала по ширме, и Малкольм открыл глаза. Чувствовал он себя неважно, всё ещё ощущая усталость после напряженной ночной работы, однако чашка крепкого чая заметно его освежила, после чего он, прихватив книгу, отправился на утреннюю прогулку. Он также запасся несколькими бутербродами, поскольку не собирался до обеда возвращаться домой.
Прогулка в тени высоких вязов, росших на окраине городка, оказала на него самое благотворное воздействие, и здесь он провел большую часть дня, изучая математические премудрости. На обратном пути он решил заглянуть к миссис Визэм, желая поблагодарить её за проявленные доброту и заботу. Увидев в окно его приближающуюся фигуру, женщина выбежала на крыльцо дома, желая поприветствовать его и пригласить в дом. Несколько секунд она внимательно всматривалась в лицо Малкольма, а затем покачала головой:
— Вы слишком много работаете, сэр. И вид у вас сегодня чересчур бледный, какой-то болезненный. Слишком поздно легли и слишком большую нагрузку дали своему мозгу, а это нехорошо для мужчины. Но всё же скажите, сэр, как вы провели ночь? Надеюсь, вам понравилось? О, как я была рада, когда миссис Демпстер сказала мне утром, что с вами всё в порядке и что вы так крепко спали, когда она вошла.
— Да, со мной было всё в порядке, — с широкой улыбкой проговорил Малкольм. — Те самые «штучки», на которые вы намекали, совсем меня не беспокоили. Вот только крысы — настоящий ералаш устроили, сновали, можно сказать, но всему дому. А одна так вообще была похожа на чудовище, настоящий старый дьявол; уселась на мое кресло у камина и даже не
— Боже праведный! — воскликнула миссис Визэм. — Старый дьявол! Надо же, уселась в кресло у камина... Вы уж поосторожнее, сэр, очень прошу вас. Знаете, в каждой шутке есть немало правды.
— Что вы имеете в виду? Я не вполне вас понимаю.
— Ну, вы сами же сказали «старый дьявол». Как знать, может, так оно и есть — старый дьявол. Именно так, сэр, и не надо смеяться. — Она чуть поджала губы, заметив, что Малкольм готов весело расхохотаться. — Вы, молодые люди, любите посмеяться над вещами, от которых мы, старики, вздрагиваем. Не надо, сэр, не надо. Вот вы всё время смеетесь... я бы и сама, может, хотела так же реагировать на всё это. — Добрая дама не могла удержаться и тоже расцвела, глядя на его веселое добродушное лицо, отчего все страхи, казалось, на мгновение покинули её.
— Извините меня, — проговорил Малкольм, — не подумайте, что я такой уж непонимающий или, тем более, жестокий человек. Просто меня поразила сама эта идея, надо же — «старый дьявол» захотел прошлой ночью отдохнуть в моём кресле. — Он снова захохотал, после чего распрощался с миссис Визэм и направился домой обедать.
В этот вечер крысы подняли шум даже раньше, чем накануне, к тому моменту, когда Малкольм переступил порог, крысы уже веселились вовсю. Испуганные его появлением, они на несколько мгновений умолкли, но потом всё началось снова. После обеда он уселся с сигаретой возле камина, а затем, убрав со стола, снова приступил к работе. На сей раз крысы досаждали ему ещё больше, чем в прошлый вечер. А как они сновали взад вперед по всей комнате! Как пищали, царапались, что-то постоянно грызли! И что примечательно: с каждой минутой они становились всё наглее, подползая к самому выходу из своих щелей и нор, выглядывая изо всёх мыслимых и немыслимых отверстий в плинтусах стенных панелей; их маленькие глазки поблёскивали, как крохотные лампочки в отражённых лучах падавшего из камина света. Но для Малкольма, определённо уже пообвыкшего в подобной обстановке, их глаза теперь не несли в себе какого-либо зловещего заряда, а потому его занимала лишь весёлая игривость грызунов. Иногда самая дерзкая из крыс выбиралась наружу и даже стремительно пробегала по полу вдоль стенной панели. Всякий раз, когда крысы начинали всё же действовать Малкольму на нервы, он, желая напугать, громко цыкал на них, с улыбкой взмахивал над столом рукой или делал нечто подобное, стараясь придать своим действиям как можно более свирепый оттенок, после чего животные проворно забирались к себе в норы.
Так прошла первая половина ночи. Несмотря на окружавший его шум, Малкольм всё больше уходил с головой в работу. Неожиданно всё смолкло, как это случилось и накануне. Помещение заполнила внезапно наступившая тишина. Не было слышно ни малейшего шороха или скрежета, никто ничего не грыз, никто не пищал. Тишина стояла, как в могиле. Молодой человек вспомнил, как всё было прошлой ночью, и машинально посмотрел в сторону кресла, стоявшего у камина. В то же мгновение он испытал странное, пронзившее всё его тело, неведомое доселе ощущение.
Там, в высоком дубовом кресле, восседала всё та же громадная крыса, неотрывно глядевшая на него своими зловещими глазами.
Малкольм инстинктивно схватил ближайший от него предмет – это оказалась книга логарифмических таблиц, – и запустил ею в животное.
Бросок оказался неточным, и крыса даже не пошевелилась. Тогда он решил повторить свой вчерашний эксперимент с кочергой — и вновь крыса буквально из-под носа ускользнула от него, стремительно поднявшись по верёвке набатного колокола. Едва это случилось, как тишину комнаты снова наполнили привычные звуки гомонящих, суетящихся и словно внезапно оживших крыс. И в этот раз, как и накануне, Малкольм не смог определить, куда именно убежала крыса, поскольку свет лампы был явно недостаточен, чтобы осветить темноту под потолком, а камин к тому времени почти погас.