Дом ужасов
Шрифт:
Через несколько секунд они в последний раз показались на поверхности, но лишь на секунду. Бет услышала последний отчаянный вопль Джо, и в это же время у нее за спиной тихо застонал Джордж.
Бет подбежала к нему и, опустившись на колени, прошептала:
— Джордж, дорогой.
Он глубоко вздохнул и, открыв глаза, осмотрелся. С трудом улыбнувшись, он спросил:
— С тобой все в порядке. Бет?
— Да. У меня все хорошо. А как ты себя чувствуешь?
— Как-то не очень здорово. Помоги мне подняться, пожалуйста.
Через несколько минут Джордж был в порядке и, как бы вспомнив случившееся, осмотрел бассейн и площадку вокруг
Бассейн был пуст, поверхность воды спокойна. На площадке тоже никого не было.
— Где они? — спросил Джордж. — В доме?
— Нет, — сказал Бет, крепко держа его за руку. — Их там нет.
Он недоуменно посмотрел на нее.
— Тогда где же они?
— Мы избавились от них. Я и мой бассейн. Я сразу поняла, что сделаю это, как только они захотели искупаться. Я знаю, ты бы этого не позволил. Но это необходимо было сделать. Бандиты не пощадили бы нас. Я — женщина, Джордж, а женщина любой ценой защищает свое счастье. Никто не сможет разлучить нас, Джордж, никогда.
Она спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.
Придя в себя, она объяснила Джорджу, что еще они должны сделать, чтобы уничтожить все следы происшествия. Выглядела она совершенно спокойной и удовлетворенной.
Л. П. Хартли
B.C
Первая открытка пришла из Фортфара.
«Думаю, вам понравится этот пейзаж, ведь вас всегда интересовала Шотландия. Кстати, в этом одна из причин, почему я сам заинтересовался вами. Я в восторге от ваших книг, но скажите, приходилось вам когда-либо по-настоящему соприкасаться с людьми. Лично я в этом сомневаюсь. Оставляю вам это раздумье вместо рукопожатия.
Ваш неизменный почитатель
B.C.»
Подобно многим другим писателям, Вальтер Стритер нередко получал письма от незнакомых людей. Обычно это были дружелюбные, теплые, реже — критические послания. Привычка все делать как следует заставляла его отвечать как на те, так и на другие. Подобная переписка, естественно, требовала уймы времени и сил, и поэтому сейчас Вальтер явно обрадовался: на открытке не было обратного адреса. Вид Фортфара оставил его равнодушным, и он с легкостью порвал этот кусочек картона. Однако критицизм анонимного корреспондента почему-то запомнился. Может, он действительно недостаточно глубоко вскрывает характеры своих персонажей? Что ж, не исключено. Он понимал, что в большинстве случаев они являлись либо проекцией его собственной личности, либо ее полной противоположностью. Это — Я, а это не Я. Очевидно, это и подметил B.C. А ведь давал, не раз давал он себе слово быть более объективным.
Дней через десять пришла еще одна открытка, на сей раз из Бервика-на-Твиде.
«Как вы относитесь на Бервику-на-Твиде? Пожалуй, в чем-то это местечко сродни вам — тоже находится рядом с границей. Льщу себя надеждой, что это не прозвучало грубо. Я и не думаю намекать на то, что ваша психика находится в пограничном состоянии. Ведь вам известно, как мне нравятся ваши произведения. Кое-кто даже говорит, что вы пишете их как бы из потустороннего мира. Думаю, вам следовало бы определиться, какой из двух миров вы предпочитаете — этот или тот?
С очередным рукопожатием
B.C.»
Вальтер задумчиво посмотрел на открытку. Кто же ее отправитель? Мужчина или женщина?
Стритер перечитал две последние главы своей новой книги. Возможно, его персонажи действительно не слишком прочно стоят на земле, а сам он, как и многие другие современные романисты, проявляет слишком поспешную готовностью к бегству в мир двусмысленностей, туда, где нормальные мысли изменяют свое естественное направление. Но так ли уж все это важно?.
Открытка с видом Бервика-на-Твиде также полетела в огонь ноябрьского камина, а писатель вновь попытался сосредоточиться на бумаге, будто продираясь сквозь частокол его разыгравшейся самокритики.
Прошло несколько дней, но Вальтер продолжал ощущать смутное неудобство от некоей раздвоенности, как будто неведомая сила вцепилась в него и пытается разорвать на части. Обычный процесс творчества утерял свою прежнюю однородность; теперь в нем боролись два начала, противоположные друг другу и непримиримые друг с другом, и чем больше он пытался разобраться в собственных мыслях и чувствах, тем тяжелее ему работалось. «Ничего, — думал Стритер, — вероятно, просто попал в колею, а это отнюдь не всегда приятно. Но я найду новый источник вдохновения! Вот только удалось бы соединить эти два начала и сделать их конфликт плодотворным, как это удается многим художникам».
Третья открытка изображала Йоркминстер.
«Я знаю, вы интересуетесь соборами. Не думаю, что это свидетельствует о вашей мании величия, но, на мой взгляд, маленькие церквушки часто приносят больше радости. Двигаясь на юг, я встречаю немало церквей. А вы сейчас поглощены написанием новой книги или ищете свежие идеи? Еще одно сердечное рукопожатие от вашего друга
B.C.»
Вальтер действительно был неравнодушен к соборам. Например, собор Линкольна был объектом его юношеских восторгов и он уделил ему достаточное место в одной из своих книг. Правильной была и оценка его пристрастия, к большим храмам, тогда как он явно обходил своим вниманием приходские церкви. Но откуда B.C. знает про все это? Может, это действительно мания величия? Да кто он такой, этот B.C., в конце-то концов?!
Впервые за все это время он заметил, что B.C. — это и его собственные инициалы. Впрочем, нет, не впервые. Он отмечал это и раньше, но ведь подобные буквосочетания так широко распространены. Миллионы людей имеют такие же инициалы. Однако сейчас это совпадение показалось ему странным. «А может, я сам пишу себе эти открытки? — подумалось ему. — Такое бывает, особенно у людей с раздвоенной личностью». Впрочем, он, конечно же, к их числу не принадлежит. И все же нельзя было не заметить в их числе определенные и труднообъяснимые изменения: дихотомия письма, отчего один абзац получался затянутым и рыхлым вследствие частого употребления точек с запятой и придаточных предложений, а другой — острым и колким благодаря выразительным глаголам и точкам.