Дом ужасов
Шрифт:
— Нет слов, доктор Дэвис, вы и моя жена были очень осторожны. Я бы даже сказал — исключительно осторожны. И тем самым как бы помогли мне. Я, разумеется, устрою все так, будто вы покончили жизнь самоубийством. Но даже если мне не удастся обмануть полицию, и они заподозрят, что совершено убийство, то окажутся в полной растерянности относительно мотива преступления. Ведь нас с вами связывало в этой жизни лишь то, что вы взяли меня на работу, меня и еще двадцать человек.
Я почувствовал, что у меня похолодели
— Ваша жена сразу все поймет и заявит в полицию, — сказал я.
— В самом деле? Лично я в этом сомневаюсь. Видите ли, женщина на многое способна ради своего любовника… когда он жив. Но если он умер, это сразу меняет дело. Женщины, мистер Дэвис, очень практичные существа. Кроме того, моя жена сможет лишь заподозрить, что это я вас убил. Достоверно она этого знать не будет. И эта неуверенность явится первым обстоятельством, которое заставит ее не обращаться в полицию. Далее, она совершенно разумно рассудит, что нет никаких причин придавать огласке ее роман с вами. И, наконец, вполне вероятно, что помимо меня еще кто-то желал вашей смерти.
Я попытался возразить ему, но в голосе моем, помимо воли, прозвучало отчаяние.
— Полиция будет проверять всех. И, разумеется, они сразу же обнаружат, что вы задержались в офисе, когда все ушли.
Он спокойно покачал головой.
— Нет, мистер Дэвис. Никто не знает, что я здесь. Я ушел вместе со всеми и вернулся только тогда, когда понял, что кроме вас здесь никого нет.
С минуту он с удовольствием жевал свой сэндвич. Затем снова заговорил:
— Поразмыслив немного, я пришел к выводу, что ленч — самое подходящее время для убийства, полиции труднее обнаружить, кто где находится в этот час. Люди завтракают, заходят в магазины, время от времени возвращаются в офис; практически невозможно будет проверить так называемое алиби всех сотрудников.
Он вынул еще один сэндвич из моего пакета и продолжал:
— Обычно я ем в одном из многочисленных кафетериев рядом с офисом. Но я отношусь к тому типу людей, которые не привлекают к себе внимания. Так что вряд ли мое отсутствие будет кем-нибудь замечено. Я уже две недели ожидал такого благоприятного момента. И вот наконец сегодня вы задержались в офисе, когда все разошлись. Я еще утром заметил, что вы принесли завтрак с собой. Вы решили, что у вас не будет времени пойти куда-нибудь поесть, мистер Дэвис?
Он почти ласково посмотрел на меня и улыбнулся.
— Да, — с трудом произнес я и облизнул пересохшие губы.
Он вертел в руках сэндвич и внимательно рассматривал торчащие из него маленькие сосиски так, будто видел их впервые.
— Замечали вы когда-нибудь, мистер Дэвис, что человеческий организм неожиданным образом реагирует на различные ситуации. Скажем, в моменты стрессов, горя, страха, гнева человека часто мучает голод. Вот и я сейчас ужасно голоден.
Он
— Может быть, вы тоже хотите сэндвич, мистер Дэвис? В концов, они ваши, а я ем уже второй.
Я ничего не ответил.
Он вытер, губы моей бумажной салфеткой и снова заговорил:
— На настоящей стадии своего развития человек все еще не может отказаться от мяса. Вот и я питаю к нему пристрастие. Однако, будучи человеком чувствительным, я реагирую на всякие мелочи. Например, если в бифштексе мне попадется хоть один хрящик, я ни за что не смогу доесть его, как бы ни был голоден. Ни за что.
Он пристально посмотрел на меня.
— Возможно, мистер Дэвис, вам кажется, что я несколько эксцентричен, поскольку подробно обсуждаю с вами проблемы питания в такой неблагоприятный для вас момент?
Он пожал плечами и продолжал:
— По правде говоря, я и сам не знаю, почему до сих пор не выстрелил в вас. Может быть, хочу продлить некоторое наслаждение, которое испытываю в эти минуты? Или я боюсь?
Он снова пожал плечами.
— Но даже если я боюсь, уверяю вас, мистер Дэвис, что я это сделаю.
Я взял со стола пачку сигарет и спросил:
— Вы знаете, где сейчас Элен?
— Хотите попрощаться? Или заставить ее убедить меня не убивать вас? Очень сожалею, что ничем не смогу помочь вам, мистер Дэвис. В четверг Элен уехала на неделю к сестре.
Я глубоко затянулся и неожиданно поперхнулся. Прокашлявшись, я довольно спокойно сказал:
— Мне не жалко умирать. Я думаю, что я в расчете и с миром, и с людьми.
Он посмотрел на меня с недоумением.
А я продолжал говорить, не обращая на него внимания, словно самому себе:
— Это случалось со мной три раза. Три раза. До Элен была Беатриса. А до Беатрисы — Дороти.
Он, ухмыляясь, перебил меня:
— Хотите оттянуть время? Думаете, кто-нибудь вернется пораньше? Но я предусмотрел эту возможность и запер входную дверь. Я сомневаюсь, что кто-то вернется до часа. Но если это произойдет, то войти в офис все равно никому не удастся. Если же в дверь станут стучать или пытаться ее открыть, я тут же выстрелю в вас и уйду через черный ход.
От волнения у меня вспотели ладони, однако, пересилив себя, я заговорил снова:
— От любви до ненависти — один шаг, Чендлер. Я это хорошо знаю. Мне не раз случалось любить и ненавидеть одного и того же человека с одинаковой силой.
Я стряхнул пепел с сигареты и продолжал:
— Я любил Дороти и был уверен, что она тоже любит меня. Мы должны были пожениться. Во всяком случае, я этого очень хотел. Но она вдруг призналась, что не любит меня и никогда не любила.
Чендлер улыбнулся и откусил кусок сэндвича.
Я немного помолчал, прислушиваясь к уличному движению. Затем взглянул Чендлеру в глаза и сказал: