Дом в центре
Шрифт:
Девушка молча встала и подошла к настенному зеркалу в бронзовой раме. Она долго изучала свое отражение, потом совершенно беззаботно, словно в пустой комнате, через голову стащила с себя рубаху. Под рубахой никакой другой одежды не было. Критический взгляд Руты явно относился к ее маленькой груди. Поворот направо, поворот налево, приподняла грудь ладонью, погладила…
Брошенный то в жар, то в холод, я натужно кашлянул. Рута никак не отреагировала, продолжая самосозерцание.
– Ты меня пустым местом считаешь? – спросил я.
– Нет, – ответила Рута после долгой паузы.
– Или
– Я очень стеснительная, но я стесняюсь мужчин, а ты, похоже, человек бесполый.
– Что?! – Обвинение было более чем неожиданным.
– Конечно. Сидишь с девушкой тет-а-тет, обстановка самая располагающая, а ты к ней ни малейшего внимания не проявляешь. Если ты не бесполый, то, может, просто неодушевленный? Таких тоже стесняться нечего. Кто портрета, на стене висящего, стесняется? А ты – статуй. Говорящий и двигающийся.
Чувствуя себя идиотом, я начал путано оправдываться: мы, мол, только познакомились, Рута такая молоденькая… Но оправдания лишь усугубили идиотизм ситуации. Так вот оправдываться – совсем не по-мужски. Подойти, обнять ее, поцеловать, приласкать? Тоже глупо после напоминания. Как плохо быть дураком!
Рута продефилировала по комнате. Комично же она смотрелась без рубашки, в мешковатых джинсах, в тапочках каких-то!.. Грудь у нее маленькая, но фигурка совсем не плоха. Личико приятное. И все-таки у нее мания. Неужели я должен кидаться на каждую оказавшуюся рядом женщину, если обстоятельства располагают?
Весь мой миллион терзаний Рута разрешила сама. Она подошла ко мне, села на колени и обняла за шею, сказав только два слова: «Истукан дубовый!»
13. Подкуп и шантаж
Общение с Рутой вырвало меня из заколдованного круга околоисламских козней, игр с мафией и прочих, жутко актуальных, но до безобразия надоевших реалий моей жизни. Шел Руте всего-навсего семнадцатый год. Домом она пользовалась уже года два, и его невероятная сила вскружила девчонке голову. Рута забросила школу и занялась поисками смысла жизни. Немного почитала индийской религиозной литературы, немного пообщалась с системой хиппи… Смысл жизни все не находился. Бог был ее Домом, а Дом – Богом, какие-то внутренние тормоза не пускали удариться в разгул (а тяга, надо понимать, была). И тут, как дар небес, на горизонте появился Я. Без особых недостатков и без корыстного расчета (власть над Домом у меня такая же). Вот и упало созревшее яблоко на первого мало-мальски подходящего едока.
То ли бурный ход событий меня состарил, то ли четыре года в нашем с Рутой возрастах – слишком серьезная разница, но я воспринимал свою подругу как капризного ребенка. Потакание капризам таило в себе приятную новизну. Во всем, что касалось любви, Рута обладала неплохим теоретическим багажом при почти полном отсутствии опыта. Это тоже доставляло определенную приятность.
Любовь людей, обладающих некоторыми из способностей богов, вряд ли можно назвать божественной. С точки зрения физиологии мы все-таки люди. И, рано или поздно, должно было наступить пресыщение. Тем более, что все обитатели Дома по натуре – индивидуалисты, и всех нас тянет побыть в одиночестве. А благовидных предлогов для расставания всегда в избытке.
Если подходить к знакомству с Рутой сверхпрагматично, то кое-какую пользу я извлек. Перестали быть загадкой пятый, шестой и седьмой этажи. Даже мне, с трудом постигшему вариативную функцию (шутка ли, побывать в разных вариантах исторического развития Земли!), не очень верилось, что Рута говорит правду. Словно какой-то всемогущий безумец захотел собрать в нашем Доме всю тематику фантастических произведений. Легкость, с которой я узнал целых три тайны (по штуке на этаж), тоже настраивала на определенное недоверие.
Пятый этаж – путешествие во времени. С учетом всех прелестей четвертого этажа – в любом варианте истории. Выходи, куда хочешь, делай, что хочешь. Если очень постараешься, наследишь в истории, – окажешься в другом варианте. И никаких хроноклазмов, никакой охоты за собственным прадедушкой, как в книгах и в кино. Дешево и сердито.
Шестой этаж. Дверь на другие планеты. Далекие или из параллельных – перпендикулярных миров? Рута не знала. Не знал пока и я. Если учитывать багаж предыдущих этажей, то голове было от чего закружиться: иные миры, иные времена, иные истории. Только сверхчеловеческий разум мог найти дорогу в этом лабиринте.
Но седьмой этаж… Вот где жили истинные хозяева. Не Дома, нет. Хозяева Вселенной, бесконечно-мерной Вселенной, в центре которой стояло неприметное серое здание. И все мы: люди, народы, цивилизации, планеты – могли оказаться плодами их воображения. Жильцы седьмого этажа создавали миры. Как самые настоящие боги. Им было достаточно придумать и продумать в деталях мир – и, пожалуйста, выходи, пользуйся. Я, Рута, отец, Седой, Кардинал, прохожие на улице – кто нас придумал? Стоим ли мы чего-нибудь сами по себе, или чей-то вымысел нас питает? Страшные мысли… Из них следовала головоломка: Вселенную, в которой существует Дом, придумал кто-то, живущий на седьмом этаже. То есть придумал сам себя, но как? Вечный вопрос о курице и яйце, что было раньше?
Мрачные мысли не терзали меня особенно долго. Я получил прививку от подобных потрясений, когда размышлял о хрупкости бытия у колонн Казанского собора. Существование одного мира не мешает существованию другого. Пусть кто-то с седьмого этажа начитается «Анны Карениной» и живет в мире, созданном Толстым. Пусть любитель древней дальневосточной литературы воплотит мир, где среди людей живут духи и оборотни. Пусть даже кто-нибудь напишет роман, где я – главное действующее лицо. Но этот «кто-то» не властен над моей волей! И в гостях у Анны Карениной, и в романе про самого себя – только я хозяин своих поступков.
Я вышел из душа в прекрасном настроении. Планы были самые разнообразные. Например: набрать петербургских городских пейзажей начала прошлого века, подняться на пятый этаж и попытаться навестить Александра Сергеевича Пушкина. Пусть это авантюра, но попытка не пытка. Подчинился же мне четвертый этаж, может, и пятый подчинится. О чем я буду говорить с Пушкиным? А может, и не буду я с ним говорить. Может, он в Болдино окажется или в Михайловском. Я ведь не умею во времени ориентироваться. Короче говоря, разберемся.