Дом в Цибикнуре
Шрифт:
Однажды Катя и Мила работали рядышком на сортировке картошки.
Ребята отбирали самый крупный и хороший картофель для сдачи государству сверх плана, в фонд обороны страны.
— Не знаю, — вдруг сказала Катя, — ты про одну вещь заметила или нет…
— Про какую?
— Это касается Наташи… Нет, — замялась Катя, — не буду лучше пока говорить. Раньше спрошу у почтальона Алёши.
— Про эту вещь я тоже заметила, — тихо сказала Мила.
— Да? — испуганно прошептала Катя. — Значит, и ты заметила, как давно от Наташиной мамы не было писем?
—
— Нет, — сказала Катя, — и Наташа заметила. Только она виду не показывает, что заметила. И никому не говорит про это… Уж я Наташу знаю.
— Ты думаешь?
Мила незаметно поглядела в ту сторону, где Наташа с другими девочками тоже сортировала картофель. Она быстро-быстро перебирала картофель и о чём-то весело болтала с девочками.
— Не знаю, — сказала Мила и снова глянула в Наташину сторону. — Не знаю…
И вот подошёл последний день сентября. В этот день уже не ребята пошли в колхоз (в колхозе уборка картофеля была закончена), а сам колхоз приехал в детдом.
Под вечер к детдомовскому овощехранилищу одна за другой подкатили куптурские подводы.
— Эге-ге, работнички! — ещё издали крикнул Иван Иваныч, завидев Катю, Милу и других знакомых ребят.
Сам Иван Иваныч сидел боком на первой подводе, груженной мешками. На дуге ещё остались кумачёвые банты, которыми разукрашены были и кони и телеги, когда картофель возили в город сдавать государству.
— Эге-ге, работнички, принимайте картофель? С государством рассчитались! С МТС рассчитались! Теперь с вами сводим счёты-расчёты…
— Мила, — кинулась Катя к Миле, — разве мы в колхозе за картошку работали?
— Видишь… — Мила показала на мешки.
— И ты раньше знала?
— Знала.
— А не говорила. Почему?
— Разве мы стали бы лучше работать? Ведь и так работали на совесть…
— Почтение бригадиру! — крикнул Иван Иваныч, махая Миле рукой. — Может, желаешь, бригадир, проверить по своей тетрадочке, как колхоз за хорошую работу рассчитывается?
И, спрыгнув с телеги, он пошёл навстречу Миле.
Глава 22. Почтальон Алёша
И всё-таки не Аркаша, не Катя и не Мила первыми заметили, что от Наташиной мамы, которая так аккуратно, раз в неделю, писала своей девочке, вдруг совсем перестали приходить письма. Первый это заметил почтальон Алёша.
Всего лишь через дорогу, немного наискось, под старыми корявыми вётлами, находилась эта маленькая деревенская почта. Три оконца с голубыми наличниками на дорогу, низкое крыльцо с навесом справа и большая вывеска на самом виду: «Цибикнурское почтовое отделение».
И, может быть, потому, что почта была так близко и ребята без конца бегали опускать свои письма в зелёный почтовый ящик, а может, потому, что сам Алёша был ещё мальчик, но только между детдомовцами и Алёшей была нежная и крепкая дружба.
Сколько лет было Алёше? Лет четырнадцать, не больше. Отец и брат у него воевали. Мать умерла ещё раньше, до войны. И осталось в семье: двое братьев-малышей, старенькая бабушка, сестра Аннушка и сам Алёша — за старшего.
Когда Алёшу вызвали в сельсовет и предложили ему, сыну и брату фронтовиков, работать письмоносцем, Алёша с радостью согласился.
Но нельзя сказать чтобы на первых порах работа на почте ему очень пришлась по душе.
И что за интерес?
Утром, чуть свет, прибегай и убирай помещение. Потом вместе с заведующей Алёной Кирилловной, которая, кстати сказать, была заведующей над одним только Алёшей, нужно производить выемку писем из почтового ящика и штемпелёвку этих писем круглым почтовым штампом. Дело важное, срочное. Нужно успеть к утреннему приезду почтового возка, который заберёт их все и отвезёт в город. И вот сиди и штемпелюй! Хлопай почтовым штампом по каждому письму. И упаси бог, если хоть одно пропустишь и не пришлёпнешь штемпелем.
Часам к четырём почтовый возок приезжал второй раз. Тогда полагалось уже сдать те письма, которые вынимались из зелёного ящика после обеда. А когда возок уезжал, позванивая бубенчиками-колокольчиками, тогда полагалось начинать разборку и штемпелёвку писем, привезённых из города. Уж это была такая канитель, прости господи!
Сиди разглядывай адреса. Глаза проглядишь, пока разберёшься, какое письмо в какую деревню, в какой дом и кому… Такие иной раз попадались непонятные адреса!
Но всё это Алёше было не по душе только первое время. Не прошло и месяца, а он уже узнал и тех людей, которые с таким нетерпением ждали писем, и тех людей, которые писали письма.
Не прошло и месяца, а разбирая почту, при одном только беглом взгляде на свёрнутое треугольником письмецо Алёша знал, и от кого это письмецо, и кому, это письмецо, и кто с таким нетерпением ждёт не дождётся этой весточки с фронта… И уж он представлял себе, как будет подходить к избе, как выбегут к нему навстречу, как его обступят, как ему обрадуются, как все разом заговорят и как он вытащит и отдаст им письмо. Да и самому Алёше было интересно знать, как жив-здоров этот вихрастый Сергунька, от которого он только что принёс письмо. Ещё год назад гонял футбол по зелёному полю, а теперь, вишь ты, боец, фронтовик, и сражается на Западном.
Когда его почтарская сумка, битком набитая письмами, тяжело оттягивала плечо, когда моросил холодный дождик или палило жаркое солнце, Алёша ничего этого не замечал.
Подумаешь, велика важность — сумка тяжёлая! Зато сколько писем разнесёт он нынче по домам, во сколько окошек он постучит лёгким, быстрым стуком, скольким людям крикнет звонким голосом: «Граждане, товарищи, встречайте, почтальон пришёл!»
И Алёша со своей тяжёлой почтарской сумкой на боку шагал и под холодным дождём, и под жарким солнцем, и по осенним грязным дорогам, и по тропинкам между высокими золотыми колосьями из деревни в деревню, от дома к дому, от окошка к окошку…