Дом, в котором живёт смерть
Шрифт:
Таунсенд развел руки.
— Я ценю предложение брать твою машину, Кейт, пусть даже и не смогу им воспользоваться. И мне доставляет радость думать, что, по мнению Дэйва, я могу оказаться полезен ему. Но я не могу и дальше тут оставаться; об этом даже не стоит и говорить.
— Почему же не стоит, Малькольм?
— Во-первых, потому, что на следующей неделе я отплываю из Нью-Йорка на «Иль де Франс»…
— Нам говорили, мистер Таунсенд, — вмешался дядя Джил, — что большую часть своего времени вы проводите за границей.
— Летом — да, всегда летом.
— Неужто, сэр?..
— Я уже убедился, — возразил Таунсенд, на правильном лице которого появилось смущенное выражение, — что являюсь самым худшим и бесполезным занудой. И если я возьмусь помогать Дэйву, чем на самом деле я смогу ему помочь? Вы же не хуже меня знаете, что у меня ничего не получится.
Таунсенд встал с дивана. Подойдя к двум окнам, которые смотрели на Сент-Чарльз-авеню, он остановился в простенке — живое воплощение мучительной нерешительности.
— То, что казалось важным вчера, джентльмены, — сказал он, — совершенно не важно сегодня. Вчера вся жизнь Дэйва была посвящена одной-единственной вещи: поиску золота, спрятанного его дедушкой. Он просил совета, любого совета…
— И вы смогли его дать?
— Поскольку Дэйв был совершенно уверен, что в стенах не было и не могло быть что-то спрятано, я посоветовал ему поинтересоваться перекрытиями.
— И что Дэйв сказал на это?
— Он тут же отбросил эту мысль. Полы, заверил он меня, когда-то вскрывали, чтобы протянуть проводку. И они не содержат никаких тайн.
— Помнится, вы присутствовали, — дядя Джил откашлялся, — когда выяснилось, что знаменитый вахтенный журнал коммодора Хобарта исчез из кабинета. А затем, о чем вы, скорее всего, осведомлены, Дэйв записал то, что запомнил из содержания журнала.
— Все мы знали, что он делает эти заметки. Но он их никому не показывал, по крайней мере, в моем присутствии.
— Вот здесь, — продолжил дядя Джил, вынимая конверт из кармана, — прямая цитата, еще одна часть сложной задачи, которую поставил коммодор. «Не доверяй поверхности; поверхность может быть очень обманчива, особенно если над ней поработали. Смотри Евангелие от Матфея, 7:7: „Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам“». Как вы можете объяснить это?
Таунсенд смотрел куда-то в пространство.
— «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам». Что за странные завалы памяти хранятся в мозгу каждого человека! Я согласен, призыв этот пришел к нам из древности. Но какой поверхности мы не должны доверять? Нет никаких намеков. Кирпичной поверхности, каменной или деревянной?
— А что, если ни одной из них?
— Ни одной?
— Я высказал всего лишь догадку, и не более того; пока подтвердить ее невозможно. Если выяснится, что поверхность деревянная…
— Деревянная, кирпичная, каменная, пусть даже картонная или из брюссельских кружев — это не меняет ситуации, которая сейчас стала просто нетерпимой. Мисс Хобарт мертва, Дэйв вышел из строя. Любые поиски спрятанного сокровища становятся столь же бессмысленным, сколь и нездоровым делом. Как насчет клада Жана Лафита? Или капитана Флинта? Если я тут останусь еще какое-то время, то начну сходить с ума.
— Но как же, Малькольм!.. — запротестовала Кейт.
— В Европу я отплываю только к следующей субботе. Если вы настаиваете, если настаивает Дэйв, я останусь до вечера вторника или утра среды. Я гордился своим поведением только один раз в жизни, но и тогда потерпел неудачу. Пусть это послужит мне предупреждением на будущее.
— Может, вы и не потерпите неудачу, — предположил дядя Джил, вставая и кладя конверт обратно в карман, — поскольку, скорее всего, даже не сможете осознать, чем вам стоит больше всего гордиться. Сэр и мадам, моя благодарность вам обоим. Поскольку у меня нет больше вопросов, которые могли бы вас обеспокоить в такое время…
Несколько минут спустя, когда дядя Джил и Джефф сели в машину, Джефф огорченно спросил:
— Вы почти ничего не узнали, верно?
— Наоборот, я выяснил много ценного. У этого человека нет представления, где искать золото коммодора, у него вообще нет идей!
— А вы думали, что он их имел?
— Существовала возможность для предположения. Я должен был провести кое-какую проверку, что я и сделал. Как только я услышал звон истины в его голосе, я понял, в каком направлении нам искать.
— Потерянный клад?
— Ответ на вопрос, о котором все забыли.
— И куда же мы теперь едем?
— Думаю, что заглянем в мой клуб. Мы оба пропустили ленч, и уже слишком поздно, чтобы надеяться на него. Но в клубе даже в воскресенье нас снабдят сандвичами.
Клуб дяди Джила «Блекстоун» для публики, имеющей отношение к праву, так долго носил прозвище «Ранглер», что все считали, будто это имя было дано ему при крещении. Расположенный в самом центре города, на углу Гравьер-стрит и Сент-Чарльз-авеню, он имел три этажа с выступами высоких двойных окон.
Не успел Джилберт Бетьюн поставить машину на парковку к северу от здания, как налетел и умчался очередной порыв ветра с дождем. Когда Джефф вместе с дядей вошел в полутемный холл, в который спускалась лестница из задней части клуба, ему показалось, что за ними в парадную дверь вошла какая-то смутно знакомая фигура.
В верхней гостиной, большой уютной комнате с глубокими кожаными креслами и диванами, высокие окна которой выходили на Гравьер-стрит, дядя Джил предложил племяннику занять одно из кресел. Они еще сами не успели расположиться, как в комнате возникла та самая знакомая фигура: плотный, дородный мужчина с заметным излишком веса, с багровым лицом, говорящим об экспансивности натуры; в пятницу вечером Пенни сказала, что его зовут Билли Вобан.