Дом, в котором...
Шрифт:
Коридор безупречно стерилен. Все сверкает белизной. И пропитано жутким лекарственным духом. Навстречу по надраенному паркету катятся два круглых и грозных Паука женского пола.
— Что такое? Кто разрешил? Вон отсюда!
Мой неузнаваемо жалкий голос:
— Я только на минутку. Передать поручение учителя. Это очень срочно.
— К заведующему! — пухлый, указующий перст в конец коридора.
Подметаю пол хвостом, льстиво скалюсь и бегу дальше.
Паучихи неприязненно таращатся. Их человек вроде меня устраивает только в одном состоянии: спеленутый, подвешенный и опутанный трубками-проводочками. Чтобы удобнее было
Кабинет Януса. Ян — самый симпатичный и порядочный Паук на свете, и я его нежно люблю, но в последнее время наши отношения немного испортились, поэтому мне тревожно. Стучусь граблей и приоткрываю застекленную дверь.
— Можно войти?
— А, это ты, — Паук поворачивается на стуле-вертушке. Лошадинолицый, серо-рыжий и лопоухий, с удивительной улыбкой, которую он редко демонстрирует. Из-за нее его и прозвали Янусом. Когда он улыбается, то делается совсем другим.
— Входи. Не стой в дверях.
Я вхожу. Кабинет не такой белый, как остальной Могильник. Если постараться, можно даже представить, что находишься в каком-то другом месте. На стенах — рисунки Леопарда в тонких деревянных рамках. Кабинет Януса — единственное место в Доме, где можно в цивилизованном оформлении увидеть то, что рисовал Леопард. Сохранившееся на стенах ближе, понятнее и веселее, но стена есть стена, на ней трудно сохранить что-либо таким, каким оно когда-то рисовалось. А если вдруг затеют ремонт с перекрашиванием всего и вся, рисунки исчезнут навсегда. Останутся только эти. И те, что спрятаны у меня. Здесь — сплошные паутины и деревья, на самом большом листе — белый, длинноногий паук с легко узнаваемым янусовским лицом. Понуро висящий в центре надорванной паутины. Не всякий повесил бы у себя такой портрет. Ян повесил. И этот, и остальные, хотя от них так и пахнет ненавистью Леопарда к Могильнику. Подхожу к белому столу, покрытому стеклом.
— Можно мне повидаться с Лордом?
Янус молчит. Видно, что пускать не настроен. Но он никогда не скажет просто — убирайся. Это не в его духе.
— С кем ты поцапался? Подойди, я на тебя посмотрю. — Ян выдвигает ящик стола и начинает в нем копаться. — Подойди, я сказал. Тебе это нравится?
— Что именно?
— Драться. Бить кому-то морду ногами.
Он подцепляет что-то и выволакивает на стол. Бело-бирюзовые пакетики липучки.
— Этот грязный пластырь, который свешивается тебе в глаз, надо сменить.
Ян встает, сажает меня на стул-вертушку и отколупывает со лба клок пластыря. Я вижу, что он действительно грязноват. Это не смертельно, но Янусу надо угодить, и я сижу тихо, пока он делает все, что считает нужным.
— Видишь ли, — бормочет он, мучая мои раны. — Ему надо побыть одному. Иногда человеку это необходимо. Ты ведь понимаешь?
Я понимаю. Это действительно так. Но пусть объясняет это Македонскому, Слепому и всем остальным.
— Я понимаю, — говорю я.
— Вот и хорошо. Возвращайся в группу и скажи ребятам, чтобы никто больше не приходил. Может, позже, не сейчас. Это распоряжение директора.
Я вздрагиваю:
— Почему? Кажется, он обычно не вмешивается в ваши дела?
Взгляд Януса прочно приковывается к заоконному пейзажу.
— Иногда вмешивается. В исключительных случаях.
Мне становится плохо. Это приговор. Смотрю на Януса,
— Что с тобой? — спрашивает он. — Ты в порядке?
— Не делайте этого, — говорю я.
Он отпускает меня и выпрямляется.
— Этого делать нельзя…
Янус качает головой:
— Уже не я решаю. Мне очень жаль. Да что с тобой творится?
Что творится? Со мной творится Могильник. Сущая ерунда по сравнению с тем, что предстоит Лорду.
— Извините, — говорю я. — Мне слишком плохо здесь.
Он наливает воды в стакан, дает мне выпить. Забыв про грабли, пью из его рук.
— Здесь? — переспрашивает он. — Только здесь?
— Вы знаете, о чем я говорю.
— Догадываюсь. Эти ваши странные суеверия. Ты уверен, что совершенно здоров?
Я молчу. Совершенно здоровых людей не бывает. Пауку ли об этом не знать. Янус опустил веки и кусает губу. Сгорает от любопытства. Долго ждать его вопросов не придется. Он достает из ящика сигареты, и я понимаю, что вопросов будет даже больше, чем я думал. Ян садится на край стола.
— Откуда берется этот страх? — спрашивает он. — Почему? Я сталкиваюсь с этим слишком часто, чтобы просто отмахнуться. Когда в моем собственном кабинете, — он оглядывает стены, словно желая убедиться, что это именно его кабинет, — кого-то прошибает холодным потом… Я хочу знать, чем это вызвано. Если бы такое происходило только с тобой, все было бы понятно. Я отправил бы тебя к специалисту и проблема была бы решена, — он затягивается, внимательно глядя мне в глаза. — Можешь не отвечать, если не хочешь…
— Я отвечу. Только мой ответ вас вряд ли удовлетворит. Это плохое место для любого из нас. Есть хорошие места, и есть места плохие. Это плохое. А объяснять почему — долгая история.
Янус молча ждет продолжения.
— И раз вы все равно, не собираетесь пускать меня к Лорду…
Его плавно переходящий в лысину лоб собирается гармошкой морщин.
— Ты что, торгуешься? — спрашивает он удивленно. — Со мной?
— Торгуюсь. Между прочим, я когда-то написал на интересующую вас тему статью, так что вполне компетентен в данном вопросе. Обширная статья с цитатами из классиков и с интригующим названием: «Могильник — вне и внутри нас». Как вы, наверное, уже догадались, сейчас я набиваю себе цену. Так принято, когда люди торгуются.
Янус смотрит с таким изумлением, что становиться смешно.
— Ничего не понимаю, — признается он. — Какая статья? Где?
— Всего-навсего в журнале, выходящем в десяти экземплярах.
Он облегченно вздыхает:
— Теперь понял. Это ваш журнал. О чем он?
— Обо всем. Выходит дважды в год, так что тем хватает. Авторы подписываются неопознаваемыми кличками, и каждый пишет, о чем вздумается. Я написал о Могильнике, а в следующем номере было много откликов. Они бы вас заинтересовали не меньше, чем сама статья.