Дом
Шрифт:
А Шурави нашел способ обмануть систему. Ох, уж этот скромный тихоня!
Хантер поймал себя на мысли, что совершенно перестал думать о разрыве реальностей. Больше всего на свете, его интересовал именно Шурави, точнее только Шурави. И будь он проклят, но разгадает эту загадку!
Темнота такая, хоть глаз выколи. Под ногами что-то неприятно хлюпало, и пахло тоже не ахти. Старые канализационные трубы протекали, вот и пахло. К тому же периодически капало за шиворот и на голову. Василий Полухин старался не думать о содержании этих капель
— Кис — кис — кис! — громко позвал Василий.
— Мяу! — дразняще донеслось из темноты.
Да, где эта окаянная кошка? Почему сволочь не подходит? Вася уже минут двадцать топал по лабиринту загаженного подвала, старательно переступая сомнительного вида мятые бумажки на глиняном полу. На «кис-кис» кошка отзывалась, но никак не хотела подойти. Рюкзак за спиной набитый всякой всячиной вроде и не мешал, но нервировал. Полухин постоянно им за что-то цеплялся.
— Та-ра-та-та, та-ри-ту-та-та! — запел мобильник в кармане. Кто это еще? Бабуля контролирует? Василий полез за соткой. Номер был незнакомый.
— Да.
— Здравствуй Василий, — произнес незнакомый и одновременно знакомый женский голос.
— Здрас…Кто это?
— Это Клавдия Ивановна.
— А! Клавдия Ивановна, у вас что-то случилось? — Василий не на шутку встревожился, предчувствуя недобрые вести.
— Случилось, — загадочно и слегка кокетливо ответила К.И., - Тут вчера за одним мальчиком, твоим ровесником убийца гнался. Тот самый, ну ты понимаешь….И по странному стечению обстоятельств он у меня только и спасся. И вот, ему нужна твоя помощь…
Закончила говорить К.И. и трубку взял видимо тот самый спасенный парень.
— Привет друг! Выручай! В такую переделку попал, что теперь не знаю что делать…
— Привет, — безрадостно отозвался Василий, интуитивно чувствуя, что поездка на дачу на грани срыва. Зачем я только трубку взял? Злился он.
— Чем помочь?
— Объяснять долго, давай встретимся. В общем, у меня дома на компе фото из нашего морга, там четко видно, что они инопланетяне….. А ночью этот чел явился ко мне домой, и мне пришлось бежать как есть. В общем, я без одежды и самое главное без обуви совсем. У тебя ничего старого ненужно нет? — выпалил без передышки незнакомец.
— Мяу! — донеслось неожиданно близко.
Василий вздрогнул. О, как! Дело принимало неожиданный поворот. Это не аномалия, это, скорее всего, портал, «звездные врата». Становилось понятно, почему инопланетянин привязался к бабке, а теперь к этому пацану, свидетелей убирают.
— Откуда фото? Кто тебе их дал?
— Да комп в морге хакнул! Ну, так что друг, тапки найдешь на первое время? А то сам понимаешь…
— Найду, — обрадовано кивнул Василий незримому собеседнику. Хакер, это блин не фунт изюма. Это парень нужный. И фото его как одно из доказательств очень кстати.
— У тебя какой размер лапы?
— Сорок три.
— А тебе срочно? — ответил Василий, вспомнив о спортивной форме в рюкзаке и своих старых растоптанных кроссовках сорок второго размера.
— Да мне спрятаться надо где-нибудь, а у Клавдии Ивановны квартира уже засвеченная. Ну ты понимаешь?
— Мяу! — появившаяся из темноты кошка, потерлась о ногу Полухина. Это как все удачно складывается, подумал он. Вот кошку сейчас захвачу и к бабке. Пацана этого с собой на дачи возьму. Дам камеру, пусть меня снимает, пока я объяснять буду и эксперименты ставить.
— Понимаю. Вещи есть. А спрятаться…Дача подойдет?
— Да ты красавчик! Забирай меня хоть сейчас! Адрес знаешь?
— Знаю. Минут через сорок буду.
— Окей!
— Окей!
— Ах, ты кисонька, хорошая, — Василий ласково потер серую с разводами кошку за ухом. Кошка от ласки выгнула спину и подняла хвост.
— Мур!
— Жаль будет тебя дуреху, но наука требует жертв.
Полухин вздохнул и стал запихивать кошку в сумку.
Камень в руках все еще дарил мягкое шероховатое тепло, но больше не светился. Совсем.
Семен зажал его в руках и пытался подсмотреть одним глазом, заметить малейшее свечение. Ничего. Пихтов искоса посмотрел на картину. Маргарита не появилась. Ощущение, что он все еще спит, не отпускало. Да и вся эта ситуация, в которой он оказался, напоминала параноидальный бред. Если первые дни пребывания в тумане наводили его на мысли о смерти и своем загробном существовании, то в данный момент он подумывал о клинике для душевно больных….Вот сейчас придет медсестра, сделает ему укольчик, и он придет в себя на железной кровати с панцирной сеткой. А вокруг такие же, как и он, лежат на кроватях, или бесцельно бродят по палате, отрешенные, с повернутыми внутрь себя глазами. Люди, живущие лишь в своем внутреннем мире, не имеющем ничего общего с убогой реальностью. Там, за багровыми шторами заката, над снежными вершинами гор, их сознание парит, как могучая и гордая птица с мощными крыльями. И с каждым взмахом крыльев, поднимается все выше и выше, и дальше от действительности. Но если это так? Почему, почему и в этом выдуманном мире он не может быть счастлив? Почему, даже нарисованная им возлюбленная его бросает? И нет ничего кроме холодящего душу одиночества…
Семен разобрал конструкцию из табуреток, сунул зачем-то камень в карман трико. Отчего карман оттопырился, и трико на поясе перекосилось и стало сползать на одну сторону. И устало присел на табуретку, повернувшись к картине спиной. Усталость свинцовым грузом легла на плечи, могильной плитой. Ощущение внутренней опустошенности, съело все желания. Желание жить, творить, работать, любить. Вот так и наступает старость и смерть, подумал Пихтов, когда человек перестает радоваться жизни, ждать от неё чего-то радостного и хорошего. Когда дни становятся серыми и безликими, а ночи полны лишь ожиданием рассвета. Как в том одесском анекдоте:
«— Семен Маркович, вот вам девяносто лет, верите ли вы в приметы?
— А как же! Если утром проснулся, это уже хорошая примета.»
— Вот я и проснулся! — произнес Пихтов вслух. И поразился тому, как ватно и глухо прозвучали слова, словно говорил он их, прижав подушку ко рту. Тишина. Такая гробовая тишина стоит вокруг. Он впервые это заметил. Хотя она стоит давно. Не хватало привычного чириканья воробьев за окном, звука ветра, шума дождя, шороха листвы березы под окном. Не хватало тех привычных и незатейливых звуков, сложенных в общий фон жизни, который настолько привычен, что его практически никогда не замечают.