Дом
Шрифт:
Я осознала бы свою ошибку, если бы взглянула на Роню прежде, чем на него, на этого грека. Хоть Роня и выглядела хронически злой без особой на то причины, она также, бывало, заговорщически переглядывалась с девушками, советуя им не попадаться на глаза того или иного клиента, чьи повадки знала. И этих троих она знала, равно как и Мило. Однако это были клиенты, в конце концов, и должна же одна из девушек принять их. Для начальства Манежа не было хороших или плохих клиентов, пока те платили за услугу. Никто не хочет знать, что происходит в стенах спален.
Однако Рената вряд ли случайно отправляет нас в комнату номер 3, окна которой выходят на малый зал — тот, где заседают мужчины.
У грека наверняка было имя,
— Кокаину? — предлагает он мне.
Что мелет этот безбашенный мужик? Мы, девушки, даже не можем выпить бокал спиртного в ожидании клиента, и эта комната числится как комната для некурящих, так с какой стати здесь разрешат кокаин? Нет, ну что ты решил…
— Хочу кокса, — заявляет он голосом пьяного мафиози, и за требования в такой манере мне хочется дать ему по башке.
Я не могу сдержать то характерное для подростков выражение лица, которое, казалось бы, говорит «Ну что ты, старик!..», и сухо отвечаю, что у нас кокаина нет.
— Иди спроси у хозяина.
Пожимая плечами, я выхожу из комнаты в одних трусах, уверенная, что грека за дерзость быстро прогонят албанским пинком под зад.
— Что происходит? — Мило опускает свою сигару, внезапно заинтересовавшись.
— Значит… — Я приближаюсь к их узкому кругу, и Рената, повернувшись ко мне, ставит на стойку свой джин-тоник. — …он сказал, что хочет кокаина.
Я широко раскрываю глаза, чтобы подчеркнуть свой профессионализм и уважение к регламенту. Мило в задумчивости почесывает подбородок. Затем улыбка вдруг освещает его лицо, он находит взглядом своего гонца, как обычно, засевшего в темном углу зала.
Невнятно говорит ему что-то на немецком. В итоге Максимилиан поднимается на ноги и покидает Манеж с сигаретой в руке.
Грек, все еще лежа, протягивает мне две смятые купюры в сто евро.
— Один мне, один тебе.
Я восприму этот грамм кокаина как чаевые, когда он наконец даст мне его. Но этому, однозначно, не суждено случиться прямо сейчас. Он вытаскивает из своих джинсов пакетик с остатками порошка, купленный где-то в другом месте. По моим ощущениям, на отведенное время нам хватило бы этого вдоволь.
— Сделай нам две дорожки.
Я стараюсь понять его объяснения, отяжеленные алкоголем. Мои размышления заметны, и он снова шепчет мне в шею:
— Клади все.
Указание сопровождается шлепком по заднице, и это отвратительнее, чем если бы кто-то кончил мне на лицо. Одного этого жеста хватает, чтобы прикончить то, что я пыталась выдать за хорошее настроение. Я старательно пытаюсь улыбнуться. Выходит ужасно, потому что за улыбкой скрывается тяжело контролируемое желание голыми руками усадить его на кол. Одну из его купюр я скатываю в соломинку, а затем плохо измельчаю его кокс с помощью визитной карточки Манежа.
Золотое правило работы с клиентом, желающим обкуриться, состоит в том, чтобы не принимать ничего самой. Равно как и с пьяным мужиком, бухать вместе вовсе не выход, если вы хотите оставаться в состоянии управлять им. Но начинающие в этом секторе думают, что, когда имеешь дело с такой жопой, дорожка придаст сил и терпения, чтобы оставаться вежливой. Проблема в том, что если вы хорошая актриса и клиент не видит в ваших глазах, с какой радостью вы сожжете его живьем и проткнете острой палкой, то он может и захотеть продлить время с вами.
Так что дел у меня по горло. Состряпанные мной дорожки настолько убийственны, что выступ камина стал похож на стол в кондитерской.
Довольно быстро становится ясно, что нечего ждать от этого типа взрыва мужественности. Он не просит ничего: только посидеть рядом и попытаться разгадать его невнятный монолог на смеси немецкого с английским, увенчанной греческим акцентом. Вначале, надеясь на чудо и все сильнее желая заткнуть ему рот, вызвав эрекцию, я между делом треплю его мягкий член, от кокаина съеживающийся, как шагреневая кожа. Большинство подумало бы иначе, но проводить время в компании клиента, который не хочет или не может заниматься сексом, довольно деликатная штука. Был бы он французом, все было бы по-другому: есть уйма тем, о которых можно было бы порассуждать, и выйти из этой ситуации с достоинством. Но попытайтесь провернуть это с мужчиной, настолько обдолбанным, что сам позабыл, на каком языке разговаривает… Кокаин — мерзкая штука для секса или чувственности. Всегда найдутся люди, как мужчины, так и женщины, с пеной у рта доказывающие вам обратное: что от кокаина встает и что он повышает либидо. Но правда состоит в том, что если и возможно обзавестись действующей эрекцией и начать откровенничать в том числе и о сексе, ставя окружающих в неловкое положение, то после первой дорожки кончить становится практически нереально. Жажда всего мирского улетучивается, стоит лишь перейти к действиям и попытаться достичь оргазма. Занятие любовью или вообще попытки почувствовать удовольствие вызывают под кокаином только равнодушие в высшей степени, и, когда эффект от наркотика заканчивается, желание отнюдь не возвращается. Совсем нет. Разговаривать больше неохота: хочется просто принять новую дозу и исчезнуть. В этом случае единственный плюс кокаина заключается в том, что он заставляет тебя повторять одни и те же фразы без конца, просто переставляя в них слова. Таким образом самый замысловатый из непонятных диалектов становится более или менее доходчивым.
В итоге до меня дошло, что разговор просто-напросто вертелся вокруг его жены. Тема принимала более пяти различных вариаций, но я так и не сумела понять, шла ли речь о реальных историях из их жизни или это были его фантазии. Например, лучшая подруга жены трогает его пенис под столом в ресторане, а потом все втроем они идут в гостиничный номер. Или — во время отпуска его жена попадает под очарование молодого официанта, и все трое оказываются в номере отеля. На яхте в Греции его жена специально поглаживает себя на виду у первого попавшегося морячка, и, какой сюрприз, они втроем делают это в одной из кабин на судне. Из всех этих перипетий, наверное, нужно по-морализаторски заключить, что его жена (или его жена в его мечтах) — настоящая шлюха. И вместо того чтобы обеспокоиться этим, он поощряет ее на удовлетворение малейших прихотей. Вот она — тема, на которую я могу рассуждать долго и упорно вплоть до спасительного предупреждения Ренаты! Однако сложно принять участие в сцене, где законы разума больше не действуют. Логика кажется в таком случае не слишком утомительной роскошью. Я очень быстро нахожу свой стабильный ритм, и мой словарный запас ограничивается охами и ахами. Он же регулярно встает с постели и, покачиваясь, доходит до стула, на котором лежат его вещи. Я даже подергиваюсь в надежде, что этот сумасброд внезапно устанет рассказывать всякую дрянь бабе, не понимающей, надо сказать, ничегошеньки и тыкающей его носом вновь и вновь в доказательство собственной немощности своими упорными попытками стимулировать член. Но нет, ему хорошо. Он просто ищет купюру в своем кармане, чтобы я могла сделать новую соломинку.