Дом
Шрифт:
Гостья снова помолчала и ответила:
— Если б вы знали, как это тяжело — быть на небе и светить.
— Я… Я не знал, что это так трудно, — прошептал мальчик.
— Трудно, — заверила звезда и снова замолчала.
— Но если бы вы знали, какие красоты видны оттуда, сверху, какие дали… Вы бы никогда не захотели быть никем другим. Я была огромным раскалённым шаром — я была солнцем. Планеты каждый день проходили предо мной в немом величии, поворачиваясь медленно и плавно, словно огромные морские животные.
Забыв про посторонних, звезда долго и восторженно рассказывала о своей жизни на небе, а потом тихо запела прозрачным голоском:
Родилось где-то солнце красное, Крик прошёл через небосвод. Закачался свод, задрожал листом, Но не от горести, а от радости. И кричит, кричит солнце красное, Молодое, новорождённое.— Ты бы, небось, сейчас всё отдала, чтоб туда вернуться? На небо-то, а? — спросил Фома.
Звезда осеклась, замолчала.
— Что делать, мы тоже стареем, — ответила она приглушённо. — Со временем свет наш становится слабее. Я уже не могу светить так ярко, как прежде, и поэтому ушла…
— Но когда ты падала, то была ярче молнии, — сказал водяной.
— Когда падаешь, напоследок светишь ярко и весело. Но это лишь последняя вспышка, а дальше быстрое угасание и тьма.
— И неужели никак нельзя удержаться там, на небе? — спросил Ваня.
— Можно. Некоторые вцепляются мёртвой хваткой в небосвод и всеми силами стараются не упасть. Светить они уже не могут и становятся сначала бурыми головешками, а потом чёрными дырами, которые засасывают в себя всё, что могут, и превращают в ничто. Если присмотреться, то можно увидеть на небе точки темнее тьмы. Это они. Они мешают родиться новым звёздам и все презирают их.
Небесная гостья помолчала.
— А ведь я была солнцем!.. Огромным и прекрасным! — с тоской прошептала она сама себе.
Свет её немного потускнел с тех пор, как Урт вынес её на берег, и теперь она освещала лишь несколько травинок вокруг.
— А как бы хотелось обратно… — услышали друзья тихий вздох.
— Мы можем вам помочь? — спросил чуть не плача Ваня.
— А что? — встрял Фома. — Нагнём берёзку из тех, что помоложе да поупруже, да и запустим повыше. Авось удержишься?
Та вздохнула.
— Отнесите меня обратно. В тёмную воду, под листья кувшинок, — голос её был еле слышен.
Фома пожал плечами. Урт взял звезду на руки, прижимая к груди, словно родное существо, понёс в болотце.
— Я была солнцем… Я была солнцем! — повторяла та, угасая на глазах.
Урт положил её на мягкое илистое дно под старую, обросшую тиной корягу. Друзья попытались разглядеть свет под тёмной водой, но он терялся среди лёгкой ряби, пробегающей по поверхности болотца.
Друзья долго молчали.
— Нехорошо это, что звёзды гаснут. Неправильно это, — сказал Ваня неожиданно охрипшим голосом и хлюпнул носом.
А Фома покрутил головой, не соглашаясь, и сказал:
— Правильно. Так было и так будет. Потому что нужно место для новых солнц.
Урт ничего не ответил, только проглотил маленький комочек, забивший горло и не дававший дышать. Посмотрел наверх, зажмурился.
Пошёл дождик, мелкий, как мышиные слёзы. Пошёл из ничего, без тучки и облачка. Капли падали, царапали водную поверхность с еле слышным шорохом.
Друзья расстались в лесу. Водяной пошёл к себе на озеро, а Ваня с Фомой в деревню.
На берегу болотца в мокрой осоке осталась сидеть лягушка. Она таращила влажные выпученные глаза на рябящую воду и в них отражались россыпи далёких небесных огней, молодых и весёлых.
А у Урта потом ещё две недели руки не могли отойти, всё как чужие были.
Глава 6
Дом — бродяга? — «Что вам снится?» — «А вдруг, он и вправду живой?»
— Дом-то наш совсем с ума сходит, — сказал как-то Ване Фома, когда они сидели в лопухах под вишнями в саду.
— Дом, с ума? Разве так бывает? — не поверил мальчик. — У домов по-моему и ума-то нет.
— Это у некоторых людей ума нет, — ершисто возразил Фома. — А у домов всегда есть.
Фома замолчал. Ваня подождал, но домовой разговор не возобновлял.
— Так что там с домом-то? — спросил Ваня.
— Хе, — выдохнул, усмехнувшись, Фома. — К морю, говорит, уйду.
— Как к морю? Зачем к морю? И как это «уйду»? Разве дома… Разве они… — начал мальчик, но увидев в глазах друга невыносимое презрение, смешался и замолчал.
Тот покачал головой.
— Ты что, совсем дикий? — спросил домовой.
— Я не дикий, это ты несёшь невесть что.
— Верно, ты не дикий, ты слепой, глухой и тупой, — закивал головой Фома. — Живёт в доме, ест, спит и ничего не чувствует.
— А что я должен чувствовать?
— Что тебе снится последнее время? Это-то ты хоть помнишь?
— Помню, — сказал мальчик и задумался. — А что же мне снится? Забыл, — признался после небольшого раздумья.