Дома

Как в былые времена, я появился из оврага за домом и постучал особым стуком в кухонное окно.

— Входи давай, — сказала Ма.

Внутри на лестнице высились кипы журналов, на плите — кипы газет, а из сломанной духовки торчали увязанные в пук вешалки. Ничего нового. Разве что след от воды, похожий на голову кошки, на стене над холодильником и наполовину свернутый старый рыжий ковер.

— Пуёвая из меня уборщица, — сказала Ма.

Я посмотрел на нее с усмешкой.

— Пуёвая? — сказал я.

— Один

пуй, — сказала она. — На работе насели.

Ма была известная матерщинница. Но теперь работала в церкви. Ну и вот.

Мы постояли, глядя друг на друга.

Потом по лестнице, грохоча, спустился какой-то мужик: еще старше, чем Ма, в одних семейных трусах, походных ботинках и утепленной кепке, из под-которой торчали длинные волосы, забранные сзади в хвост.

— Кто это? — спросил он.

— Сын, — смущенно ответила Ма. — Микки, это Харис.

— Назови худшее из того, что ты там совершил? — сказал Харис.

— А Альберто где? — сказал я.

— Альберто слинял, — сказала Ма.

— Альберто дал деру, — сказал Харис.

— Я на этого пуя зла не держу, — сказала Ма.

— А я на этого хуя зло держу, — сказал Харис. — Он мне, помимо всего прочего, еще и десятку должен.

— Харис не может без мата, — сказала Ма.

— Она тоже не может, но на работе насели, — пояснил Харис.

— Харис не работает, — сказала Ма.

— А если б и работал, то не там, где рот затыкают, — сказал Харис. — Где я мог бы говорить, что хочу. Где меня принимали бы, какой есть. Вот в таком месте я бы, пожалуй, работал.

— Не больно-то много таких мест, — сказала Ма.

— Где я мог бы говорить, что хочу? — сказал Харис. — Или где меня принимали бы, какой есть?

— Куда ты бы пошел работать, — сказала Ма.

— Он надолго? — сказал Харис.

— Как захочет, — сказала Ма.

— Мой дом для тебя открыт, — сказал Харис.

— Это не твой дом, — сказала Ма.

— Покормила бы лучше парня, — сказал Харис.

— Без тебя разберусь, — сказала Ма и прогнала нас с кухни.

— Крутейшая чува, — сказал Харис. — Я давно к ней присматривался. А тут Альберто свинтил. Вот ты мне скажи. Живешь с крутейшей чувой, чува заболевает, ты свинчиваешь?

— Ма заболела? — спросил я.

— Она тебе не сказала? — сказал Харис.

Харис поморщился, сжал руку в кулак и приложил к своему затылку.

— Опухоль, — сказал он. — Но я тебе этого не говорил.

Ма напевала на кухне.

— Надеюсь, ты хоть ветчину жаришь, — крикнул Харис. — Парень с войны вернулся — нужно бы ветчинкой побаловать.

— Тебе-то какое дело? — крикнула Ма в ответ. — Первый раз его видишь.

— Но уже люблю как родного, — сказал Харис.

— Думай, что говоришь, — сказала Ма. — Ты ж родного на дух не переносишь.

— Точно, — сказал Харис. — Два сына, и обоих на дух не переношу.

— И с дочерью будет то же, если когда-нибудь встретитесь, — сказала Ма.

Харис

широко улыбнулся, словно обрадовавшись, что Ма знает его как облупленного: рано или поздно он действительно начинал ненавидеть всех своих отпрысков.

Вошла Ма с ветчиной и яичницей на блюдце.

— Может волос попасться, — сказала она. — Чего-то лезть стали. Линяю напуй.

— Приятного аппетита, — сказал Харис.

— Молчи, старый пуй, — сказала Ма. — Не ты готовил. Пойди лучше посуду помой. Вот будет польза.

— Мне нельзя мыть посуду, и ты это знаешь, — сказал Харис. — По причине сыпи.

— У него сыпь от воды, — сказала Ма. — А спроси, почему ему вытирать нельзя?

— По причине спины, — сказал Харис.

— Как отговорки находить, он мастер — сказала Ма. — А как делом заняться — пуй.

— Вот он уйдет, и займемся делом, — сказал Харис.

— Ну, Харис, это уж слишком, фу-фу-фу, — сказала Ма.

Харис поднял руки и потряс ими над головой, как рестлер, одержавший победу.

— Мы тебя положим в твоей бывшей комнате, — сказала Ма.

На моей кровати валялись охотничий лук и костюм, оставшийся от Хеллоуина: лиловый плащ с капюшоном и пришитой к нему маской привидения.

— Раскидал свое барахло, старый пуй, — сказала Ма.

— Ма, — сказал я. — Харис мне все сказал.

Я сжал руку в кулак и приложил к своему затылку.

Она посмотрела на меня без выражения.

— Или, может, я его не так понял, — сказал я. — Опухоль? Он сказал, что у тебя…

— Вот брехло, — сказала она. — Всем какую-нибудь пуйню про меня порет. Почтальону сказал, что хожу на протезе. Айлин, которая в гастрономе работает, — что у меня глаз вставной. Продавцу в хозяйственном — что, типа, в обморок могу грохнуться и пеной брызгать, если меня разозлить. Тот теперь как видит меня, тут же выпроваживает.

Чтобы показать, в каком она порядке, Ма подпрыгнула, хлопнув ладонями над головой, и приземлилась, расставив ноги.

Харис с грохотом поднимался по лестнице.

— Я ему не скажу, что ты мне сказал про опухоль, — шепнула Ма. — А ты не говори, что я назвала его брехлом.

Это было уже совсем как в былые времена.

— Ма, — сказал я, — а Рене с Райном где живут?

— У-у, — сказала Ма.

— У них теперь уютное гнездышко, — сказал Харис. — Денег хоть лопатой греби.

— Не уверена, что оно того стоит, — сказала Ма.

— Ма думает, что там без рукоприкладства не обходится, — сказал Харис.

— Не обходится, — сказала Ма. — Я таких, как Райн, насквозь вижу.

— Райн занимается рукоприкладством? — сказал я. — Он бьет Рене?

— Я тебе этого не говорила, — сказала Ма.

— Хорошо еще не ребеночка, — сказал Харис. — Он у них такой симпатяга. Торгашей назвали.

— Пуёвое, кстати, имя, — вставила Ма. — Рене мое мнение знает. Я ей прямо сказала.

— Им обычно мальчиков называют или девочек? — спросил Харис.