Домашняя готика
Шрифт:
Мы должны выдать итоговый отчет через две недели, а «Гилсенен» должны притвориться, что им вроде как есть дело, поскольку их имидж требует стремления защищать окружающую среду. Так что мне часто приходится обсуждать работу с Оуэном, слушать его булькающий голос, и я не могу выкинуть из головы, что у них с женой всего четыре месяца назад родился первенец, а два месяца назад Оуэн ушел к другой. Теперь он каждые выходные водит детей своей новой подружки в парк и даже хранит в бумажнике их фото, но никогда не упоминает о собственном сыне, у которого врожденный порок сердца.
– «Тем, кого это может касаться». – Оуэн смотрит на экран, где опять красуется
Хватаю мышку и пытаюсь закрыть файл. Хочу ли я сохранить изменения? Оуэн продолжает маячить за спиной, и в спешке я случайно щелкаю «нет».
Боже! Боже, помоги…
Открываю файл. Пожалуйста, пожалуйста…
Бога нет. Письмо не сохранилось. Черновик доклада про солончаки снова на месте. Оттолкнув Оуэна, выбегаю в коридор. Письмо, которое далось мне с таким трудом, уничтожено одним кликом мышки. Дерьмо! Отправила бы я его? Сомневаюсь, что хоть одно отделение полиции в мире хоть раз получало такое письмо, но мне все равно – каждое слово в нем было правдой, и, пока я его писала, мне было легче. Надо вернуться к компьютеру и написать заново, но сейчас я не готова.
Пытаюсь сконцентрироваться на неприязни к Оуэну, но думать могу только о красной «альфа ромео». В полицию я писала, чтобы отодвинуть эти мысли на задний план. Теперь, когда письмо пропало, от них не спрятаться.
Первый раз я заметила ее по дороге в детский сад. Машина почти все время ехала следом, а я как завороженная пялилась в зеркало заднего вида. Обычно в машине я накладываю макияж и завтракаю – единственный момент за все утро, когда можно причесаться, подушиться и съесть банан. Сегодня я чувствовала, что за мной следят, и не могла заставить себя заняться привычными делами.
Водителя «альфа ромео» я не видела, потому что солнце отражалось от лобового стекла. Конечно, я первым делом подумала на Пэм, но это не ее машина. У нее черный «рено». Я свернула налево, на Болксхэм-роуд, где находится детский сад, «альфа ромео» проехала прямо. Почувствовав облегчение, я даже посмеялась над собой, вынимая Джейка из детского сиденья, пока Зои ждала на тротуаре, помахивая своей розовой сумочкой с голубыми бабочками. Моя дочь одержима сумочками, из дому без сумочки она ни ногой. В сегодняшней лежат пятьдесят пенсов монетами по десять и двадцать пенсов, розовый пластиковый ключ от машины и браслет из разноцветных пластмассовых бусин.
– Никто за нами не следит. Глупая мама, – пробормотала я.
– А кто за нами следил? – Зои повертела головой и устремила на меня внимательный взгляд.
– Никто, – твердо ответила я. – Никто за нами не следил.
– Но ты думала, что следил, так про кого ты думала?
Я улыбнулась, гордая за логический склад ума своей дочери, но ничего не ответила.
Я оставила детей в саду и на выходе столкнулась с Антеей, менеджером садика, – ей за пятьдесят, но одевается она как подросток, в короткие топики и тугие джинсы, под которыми явственно угадываются стринги. Накручивая на указательный палец длинные мелированные волосы, она прочла мне нотацию. Четырежды за последние две недели я опаздывала забрать детей и забыла принести новую порцию подгузников для Джейка, так что девушкам пришлось использовать казенные запасы. И то и другое считается в саду ужасающим преступлением. Я извинилась, мысленно добавила «купить подгузники, покончить с опозданиями» в свой список и, матерясь сквозь зубы, побежала к машине.
Сегодня тяжелый день
Я заехала на почту отправить свое анонимное письмо, периодически поглядывая в зеркало заднего вида. Ни следа. Снова я заметила красную «альфа ромео», только проехав полдороги до Силсфорда. Тот же номер. Солнце все так же отражалось от лобового стекла, и по-прежнему не удавалось разглядеть водителя. Только темный силуэт. К горлу подступила тошнота с банановым привкусом.
Я съехала на обочину и проводила взглядом красную машину, пролетевшую мимо. Это просто совпадение, убеждала я себя, не одна я живу в Спиллинге, а работаю в Силсфорде.
С трудом успокоившись, я завела мотор и оставшуюся дорогу до работы поглядывала в зеркало каждые несколько секунд, как начинающий водитель под бдительным взглядом инструктора. Красная «альфа ромео» не показывалась, и, добравшись до Силсфорда, я решила, что это и впрямь совпадение. Но, свернув за угол, увидела ее на стоянке и не сумела сдержать вскрик. Сердце учащенно забилось. Этого не может быть. Я поддала газу, но «альфа» при моем приближении сорвалась с места и скрылась за углом, прежде чем я успела разглядеть водителя.
Черт! Номер! Вид красной машины меня настолько потряс, что на номера я не посмотрела. Я не могла поверить в собственную глупость. Ведь наверняка та же самая. Сколько людей ездит на «альфах»? Сзади громко сигналили. Я вдруг поняла, что стою посреди дороги, перекрывая движение в обе стороны. Посигналила, извиняясь, – как выяснилось, именно Оуэна Мэллиша я задержала, – и свернула налево, на подземную парковку «ГР».
«ГР» в названии компании значит «гидравлические решения». Мы занимаем первые пять этажей прямоугольной высотки, уродливой и неуклюжей. Снаружи здание состоит из темного металла и зеркал, а внутри – сплошь белое и бежевое, с коричневыми замшевыми диванами, растениями в горшках и маленьким фонтанчиком в шикарном вестибюле.
Я работаю здесь два дня в неделю, а остальные дни – в фонде «Спасем Венецию». Спасителям Венеции был нужен кто-то из «ГР» на полставки на три года. Практически все в офисе подали заявки, соблазнившись перспективой оплаченных поездок в Венецию. Уверена, Оуэн тоже был среди кандидатов и до сих пор не может мне простить, что выбрали не его.
Возвращаюсь в офис.
– Мадам Рыло только что звонила тебе, – сообщает Оуэн. – Сказал ей, что ты где-то прячешься от работы, она почему-то не пришла в восторг.
– По вторникам и четвергам я не работаю на нее, – сухо отвечаю я.
– Ох, да мы обиделись, – ухмыляется он. – Я бы на твоем месте послушал голосовую почту. Ты ведь ее до смерти боишься.
Там два сообщения от Наташи Прэнтис-Нэш, или Мадам Рыло, как зовет ее Оуэн. Она директор фонда «Спасем Венецию» и настаивает, чтобы ее называли именно директором, а не директрисой. Еще два сообщения от Эстер – в семь сорок и в восемь утра, – их я удаляю. Слушаю оставшиеся – из детского сада в восемь десять, из начальной школы Монк-Барн в девять пятнадцать, от Ника в восемь тридцать. «О, привет, это я, Ник… пока» – и все, ни слова больше, ни просьбы перезвонить.