Домик с крокодилами

Степнова Ольга Юрьевна

– Каким? – разливая в кружки вино, спросил я.

– Домашним. У моей мамы море непаханое домашней работы.

– Мир, труд, май! – Я поднял кружку и звонко чокнулся с Сомом. – Кстати, море непаханое – это что?

– Ковры не выбиты, стены не белены, в огороде трава по пояс, колодец забит, коза не доена, скотина не кормлена. У меня руки не доходят маме помочь.

– Не-ет! – в один голос взвыли Боцман и Пале-Рояль.

– Тогда уши к ногам, а ноги к жопе, – хватая верёвку, пообещал я. В отличие от вишнёвого, сливовое вино навевало какие-то романтические припадки: хотелось называть всех по

имени-отчеству и извиняться после каждого удара по морде. – Как вас зовут? – обратился я к Чусовским отморозкам.

– А то ты не знаешь, – буркнул Пале-Рояль. – Меня зовут Па…

– Как тебя по паспорту зовут, упырь?! – надвинулся я на него.

– Павел Петрович.

– Роман Романович, – не дожидаясь вопроса, быстро представился Боцман.

– Значит так, Роман Романович и Павел Петрович, – прошёлся я между ними, постукивая себя по руке верёвкой. – Я вас в последний раз спрашиваю, где находится мой воспитанник Прохор Громов. Если вы не ответите на этот вопрос, ваши перспективы на жизнь станут очень призрачными и неопределёнными.

– Где пацан?!! – рявкнул Сом.

– Есть тема такая, толстый, – дёрнулся в наручниках Пале-Рояль. – Есть тема… Нет у нас пацана! – Видимо, он обессилел, потому что попытался сесть, но не смог – скобы в стене крепились очень высоко и наши заложники могли только стоять. – Нет у нас пацана! Кафе мы сожгли, не отрицаю, базара нет, восстановим убытки в обмен на свободу, а пацана… Да пойми ты, толстый, пойми, никто на Ирму Громову пасть не раскроет! Никто! Она самого Чусова уничтожит, с землёй сравняет, если захочет! У неё, знаешь, какие тяпки?! Знаешь, какие покровители?! Наш Чус Чусыч рядом с ними – тля зелёная! Раздавят и не заметят! Пойми ты, не трогали мы малого Громова, не трогали! Что мы, самоубийцы, что ли?!

– Вы убили Прохора? – Я схватил его за горло и слегка придушил. – Признавайся, гад, убили?!

Сом то же самое сделал с Боцманом. Они захрипели, синхронно задрыгались, стали оседать на пол, но наручники удержали их.

Я ослабил хватку, Сом тоже.

– Я ничего не знаю, – прохрипел Боцман.

– И я не знаю, – засипел Пале-Рояль. – Есть тема, толстый, дай пить, пить дай…

Я поднёс к его рту бутыль с вином, и он присосался к ней как щенок к кормящей собаке.

Наверное, это было подло, низко и грязно – то, что мы тут с Сомом затеяли, но не в милицию же было идти! У Чусова в этом городе наверняка всё схвачено, и в первую очередь – правоохранительные органы. Сом, кстати, меня полностью поддерживал в этом убеждении. Он утверждал, что «чусовщина» и беззаконие, с ней связанное, поразили город как раковая опухоль: чиновникам закон был не писан, они чувствовали себя вольготно и безнаказанно, скупали ли по дешёвке муниципальные земли, отнимали ли у людей квартиры в центре и давали им жильё на окраине, браконьерничали ли, содержали бордели, либо просто закрывали глаза на преступления «своих и нужных» людей.

– Пойдём покурим, – кивнул Сом на дверь.

– Пойдём, согласился я.

Мы поднялись по крутой лестнице и вышли на крыльцо высокого кирпичного дома, в котором жил Сом со своей матерью. Лохматая горка оказалась чудесным местом в двадцати километрах от города. Дом стоял на отшибе, на высоком пригорке, из его окон открывался красивейший вид:

на горизонте синело море, а вокруг раскинулись зелёные луга и пролески. Меньше всего меня волновали окружающие красоты, но я невольно залюбовался пейзажем и полной грудью вдохнул свежий, настоянный на южных деревьях и травах воздух.

Сом закурил сигарету.

Мы были пьяные, усталые, опустошённые, но расслабляться было нельзя.

– Ты не думаешь, что эти бандиты могут быть непричастны к похищению Прохора? – спросил Сом.

– Нет, не думаю, – жёстко ответил я. – Может, твоё кафе – тоже не их работа? Да они трусы! Сгоряча подпалили «Аллигатор», не подумав, похитили мальчишку, а теперь боятся в этом признаться даже самим себе! Раз у Громовой такое неприкосновенное положение в городе, Чусов их за это похищение с землёй сравняет!! Они не столько нас, сколько своего Чус Чусыча смертельно боятся, поэтому не признаются ни в чём даже под пытками!

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Сом. – Мне иногда кажется, что они говорят правду.

Я ничего не ответил, с завистью глядя, как он затягивается.

Я бросил курить несколько лет назад, и, в принципе, не испытывал потребности в никотине, и только в моменты сильных переживаний вспоминал, какое облегчение приносит сигарета.

Мы постояли ещё, подышали, подумали – каждый о своём. Судя по заходящему солнцу, был вечер, а значит… Значит, мы играли в гестапо уже почти сутки. Почти сутки Прохор находится неизвестно где, неизвестно что ест и как себя чувствует. А вдруг его обкололи наркотиками?! Вдруг избили?! Или просто до смерти напугали…

От этих мыслей хмель как рукой сняло. Я заскрипел зубами от злости. Сом затушил сигарету, и желваки на его скулах ходуном заходили.

– А, впрочем, ты прав, – глухим голосом сказал он. – Эти сволочи сгоряча наворотили дел, а теперь боятся признаться. Какая им разница – сгнить в нашем подвале, или быть расстрелянными шестёрками Чусова? Я думаю, для них подвал даже предпочтительнее, так как есть шанс нашей добропорядочности и боязни запятнать себя криминалом. Надо дожимать их, дружище.

– Надо, – кивнул я.

На крыльцо выбежала женщина с внешностью герцогини. Уж не знаю, какая скотина не кормлена и коза не доена была у матушки Сома, но смахивала она на аристократку времён Екатерины Великой. Высокий рост, гордая осанка, длинная шея, которую подпирал белый воротник, руки с перстнями, перекрещенные чуть пониже груди. Она была подкрашена, надушена, и выглядела так, будто собралась на великосветский приём.

– Аркаша! Глеб! – звонко воскликнула матушка Сома. – Где вы пропадали весь день?! Маркуша испекла блинчики, а вас всё нет и нет!

Мы умудрились запихнуть бандитов в подвал без ведома Софьи Владимировны. Впрочем, насколько я успел понять отношения Сома с матерью, если бы даже она узнала об этом, то восприняла бы поступок сына как должное – раз сын так решил, значит, это хорошо, правильно и справедливо.

– Не знаю, как ты, а я бы съел блинчиков двести, – вздохнул Аркадий.

– Я даже не знаю… А вдруг Прохор голодный? Я буду блины жрать, а он…

– Брось! – хлопнул меня по плечу Сом. – От того, что ты перестанешь питаться, ему лучше не станет. Пойдём, перекусим, нам ещё понадобятся силы и злость!