Домик с крокодилами

Степнова Ольга Юрьевна

– Детективша! – энергично помешивая в кастрюле суп, уточнила кухарка. – Дура такая, просто ужас! Сначала говорит, я кухарка новая, а ты, тётя Маша, в деревню езжай корову доить. А потом – я типа пошутила! Мол, не кухарка я, а детективша! Ну, я этой длинной ничего, конечно, не рассказала. Уж она меня и про хозяев, и про Настю, и про Прошу расспрашивала, а я рот на замок и молчок!

– Длинная? – насторожился я. – Здесь была длинная детективша?! Чёрт… – Я вскочил. – Кто её нанимал?! Как она выглядела?!

Арно с набитым ртом начал бурно жестикулировать, пытаясь что-то сказать, но кухарка перебила

его:

– Как выглядела, как выглядела… Паршиво она выглядела. Худая как… Блин, как это называется? Модель, во! Как модель она выглядела! Стрижечка, филировочка, очки на носу. А кто её нанял, не знаю. Не докладывала она.

– Не докладывала… – Я сел и затолкал пирожок себе в рот, хотя аппетита не было никакого.

В конце концов, сейчас каждая третья девушка имеет рост и вес модели, носит очки, коротко стрижётся и называет себя детективом. Ну, если не каждая третья, то каждая пятая – точно.

– Мма—ча—ва! Ба-ка-ку-па! – эмоционально выразился Арно, помогая себе руками.

– Прожуй, чучело, а потом говори, – устыдила его Мария. Она схватила со стола миску с пирожками, переставила её на подоконник и проворчала: – Жрут и жрут, жрут и жрут, чем больше готовишь, тем больше жрут!

– Да не детективша это была! – заявил Арно. – Не детективша, а твоя…

Договорить он не успел, на кухню влетел Никас. Его глаза блестели безумием, на висках выступили капельки пота, а на бледных щеках пылали красные пятна.

– Послушайте… послушайте… – пробормотал Громов, протягивая небольшой белый конверт. – Послушайте, это лежало возле ворот! Я только что нашёл, только что… Скажите, здесь что-то о Прохоре, да?! Здесь что-то о моём сыне?!! – истерично заорал он и зарыдал крупными, обильными, немужскими слезами.

Я выхватил конверт и распечатал его. Внутри находился обычный dvd-диск.

– Да, скорее всего, этот диск подсунули похитители, – пробормотал я. – Хватит рыдать! Где в доме есть видеоплейер?!

– Везде, – всхлипнул Никас. – Везде есть, в кабинете, в гостиной, в спальнях, в ванных комнатах тоже есть…

– Все в гостиную! – приказал я, стремительным шагом выходя из кухни. – Никас, немедленно позови Ирму Андреевну!

Никас заметался, словно раненый зверь, и побежал наверх.

– В гостиную, не перепутай! – крикнул я вслед этому слащавому паникёру.

На стене в гостиной висел огромный плазменный экран, а на стеклянной подставке стоял видеоплейер. Мне не терпелось воткнуть в него диск, но я взял себя в руки, и, скрипя зубами от жгущего меня изнутри нетерпения, дождался, когда в гостиную войдут Никас и Ирма. Я невольно вздрогнул, увидев хозяйку. От прежней Ирмы осталась тень, призрак, пустая бездуховная оболочка, словно Ирма выбежала куда-то, оставив дома своё худенькое тело в измятом халате, со свалявшимися волосами и безразличными глазами. Словно его, тело, забыли вымыть, одеть, причесать и наполнить эмоциями…

Никас подвёл Ирму к креслу и усадил с заботливостью сиделки. Слёзы на его лице высохли, алый румянец прошёл, зато руки тряслись как у алкаша, не принявшего с утра дозу спиртного.

Мне захотелось крикнуть «Ирма, очнись! У нас появился шанс!», но я не мог, я ничего не мог, потому что голос пропал, а руки у меня дрожали посильней, чем у Никаса, когда я вставлял диск в дисковод.

Экран

вспыхнул голубым светом и замерцал поперечными погрешностями, какие бывают, когда пропадает сигнал. Это мерцание показалось мне вечностью, хотя длилось не дольше секунды. Я видел, как Ирма вцепилась пальцами в колени, как побелели на пальцах суставы, как Никас, стоящий позади кресла обнял её, как желваки заходили на его скулах и как алые пятна опять вспыхнули на щеках.

– Мама! – звонко крикнул с экрана Прохор. – Мамочка, я хочу к тебе! – Он заплакал навзрыд, вытирая маленькими кулаками слёзы. – Мама, я не боюсь! Я совсем не боюсь! – Прохор перестал плакать и тереть глаза. Он посмотрел прямо перед собой, и зрачки его забегали, старательно читая написанный на бумаге текст, который кто-то держал перед ним. – Мамочка, для того, чтобы я вернулся к тебе, ты должна за неделю собрать пятьдесят миллионов долларов в мелких купюрах! Деньги нужно уложить в двадцать пять чемоданов, и каждый день ровно в полночь привозить по три чемодана в Тихую заводь. Под большим валуном там есть огромная яма, ты будешь складывать туда чемоданы, мамочка! Каждый вечер по три чемодана! Когда ты скинешь в яму последние чемоданы, я буду ждать тебя в своей детской. Если ты покажешь эту запись милиции, меня убьют, мамочка, потому что у моих похитителей в правоохранительных органах есть свои люди. Передай привет папе, я очень люблю его!

Изображение исчезло, бредовый текст, который Прохор явно читал по бумаге, которую кто-то держал перед ним, перестал наконец-то звучать…

Я удивился, почему не кричит Ирма. Почему не плачет, не ругается и не грозит расправой всему миру, лишившего её сына. Обернувшись, я увидел, что она спит, откинув голову на спинку кресла. Спит спокойно, словно после длинного трудового дня, сытного ужина и рюмки коньяка. Слышала ли она слова Прохора, я не знал. Что означал этот безмятежный сон, я понятия не имел. Говорят, у стресса бывают самые непредсказуемые последствия.

Зато Никас горевал страстно и бурно. Он тихонечко подвывал, закрыв лицо руками, и через его тонкие пальцы на пол капали слёзы.

Я снова включил запись. Я всматривался и вслушивался, пытаясь разглядеть хоть какую-нибудь деталь-подсказку.

– Мама! Мамочка, я хочу к тебе! – Это были единственные слова Прохора, сказанные не по бумажке. Он сидел на фоне белой простыни – мятой, несвежей, – и ни единой детали интерьера не было видно, даже пресловутого окна, по виду из которого можно определить в какой части города находится заложник.

– Мамочка, для того, чтобы я вернулся к тебе, ты должна за неделю собрать пятьдесят миллионов долларов в мелких купюрах!

Мелкие купюры – это понятно, от них легче избавиться, не вызвав ни у кого подозрений. Но сумма выкупа названа несусветная! Сомневаюсь, что даже Ирма найдёт такие огромные деньги всего за неделю.

На Прохоре была та же рубашка, в которой он был на занятиях танцами, тот же галстучек и тот же лёгкий сатиновый пиджачок молочного цвета. Глаза под очками казались покрасневшими и усталыми. В стёклах очков вдруг мелькнуло еле различимое отражение… Я нажал «стоп» и прилип к экрану, но ничего толком не разглядел, кажется, это была чья-то рука, державшая текст, написанный на листе бумаги.