Домик в Коломне
Шрифт:
7. И коснулся уст моих и сказал: вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен.
8. И услышал я голос Господа говорящего: кого Мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня.
9. И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите — и не уразумеете, и очами смотреть будете, и не увидите (Ист.26).
Это гл.6-я книги «Пророка Исайи», но есть в этой книге еще и глава 5-я, в которой говорится:
20. Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое горьким!
21. Горе тем, которые и разумны пред самими собою. (Ист.26, Исайя 5, 20-21)
И все это на одной странице «Библии». Не мог Пушкин, читая 6-ю главу, не обратить внимания на содержание 5-й. В этих главах не по форме, а по содержанию заложены глубокие противоречия на
Знал Пушкин, что если пророк не выполняет строго волю опекунов, то его можно и камнями побить, как Иеремию, и на кресте распять, как Иисуса Христа. Опекуны-фарисеи, превращая подлинные слова таких пророков в басни-откровения от лица мифических матфеев, марков, иоаннов, лепят из них для употребления верующих культ либерала и демократа. Делалось это путем мелких, незаметных искажений, извращений, подмены понятий в основных мыслях, как правило, после смерти пророков. А поскольку сами пророки только говорили, то всегда находился «Левий Матвий» с козлиным пергаментом, готовый придать нужное содержание доступным для верующих формам пророчеств. Пушкин, видимо, разгадал эту технологию сотворения зла, о чем и предупредил в одном из своих писем Жуковского: «После твоей смерти все это напечатают с ошибками и с приобщением стихов Кюхельбекера. Подумать страшно!»(Ист.7, с.111). Ну а мы видим, как современный Левий Матвий — Томашевский и К, — успешно продолжая дело своих праотцов-фарисеев, делают из политического бойца Пушкина умеренного либерального демократа. Далее мы будем демонстрировать методы обрезания и вытягивания, с помощью которых современные фарисеи пытаются сделать из Пушкина послушного им «Пророка».
До 1917 года культ таких демократов лепился от имени Бога, после октября 1917 года — от имени народа, но цели опекунов оставались неизменными и сформулированы они достаточно определенно: «Если вы не будете мешать наполнять содержанием нашу программу на уровне бытия, то мы позволим вам играться формами на уровне сознания.» Так бытие имеющих деньги стало определять сознание тех, кто денег не имеет.
Окончательно свои отношения с пророками и их опекунами Пушкин уладит ровно через 4 года в знаменитую Болдинскую осень 1830г., когда в полном уединении заглянет в кладезь народной мудрости: «… провидение — не алгебра; ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и может выводить из оного (разумеется, из понимания общего хода вещей, а не ума: авт.) глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного мгновенного орудия Провидения». Из понимания общего хода вещей можно вывести «глубокие предположения», а не «глубокое предположение». Поэтому «ум человеческий» — не «ПРОРОК», а «УГАДЧИК».
И не "", а "" эти предположения оправдываются временем, поскольку частота зависит от "" постижения "" умом. Пророк глубиною понимания общего хода вещей не обладает, ибо имеет право на предположение, продиктованное ему Господом Богом. А Господь Бог — единственное существо в мире, которое никогда не ошибается. Если же Господь Бог ошибся, то творящие культ Бога о лжепророчествах просто умалчивают. Такова техника этого дела.
Пушкин глубоко понимал «общий ход вещей», и потому его предположения были очень глубокими, т.к. ОБА варианта будущего, изложенные в «Андрее Шенье», полностью оправдались временем. Они сбылись в течение одного столетия. Вот первый. Шенье перед казнью, размышляя о своей судьбе, обращается к палачам-революционерам:
"Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях.
Но слушай,
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
Пей нашу кровь, живи, губя:
Ты все пигмей, пигмей ничтожный.
И час придет… и он уж недалек:
Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец.
Разбудит утомленный рок.
Теперь иду… пора… ;
Я жду тебя “
Известно, что в России 14 декабря переворот не удался, а 22 мая 1826 года в письме к П.А.Вяземскому Пушкин запишет: "Как же ты можешь дивиться моему упрямству и приверженности к настоящему положению
Однако, «вечные странники революционной перестройки» преодолели столетие спустя «разрыв времени» и навязали русскому народу свое понимание общего хода вещей, количество крови народной было пролито много больше, чем 13 июля 1826г. Но в обоих вариантах гибли лучшие люди Отечества. В этих страшных катаклизмах истории России, повторившихся в течение столетия в отдельных ключевых моментах с точностью до одного года, "штурманы будущей бури, — эти современные Агасферы, одни остаются и по сей день «неуловимыми мстителями».
Долгие сорок лет я старательно обходил стороною «Пророка», а вот, спасибо «строгому историку» Гефтеру — примирил он меня, пятидесятилетнего, с чистой и легко ранимой душою мальчишки. И стало мне понятно, что душа то была цельная и по-детски искренняя, не принимающая жестокости даже во имя великой цели. Не приняла она жестокостей «шестикрылого пернатого» по отношению к любимому ею поэту:
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста мои
Вложил кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
,
Во грудь отверстую водвинул.
Представьте себе мальчишку, наделенного от природы богатым воображением, с душою легковерной и нежной. Он принимает этот рассказ буквально и ничего, кроме жалости к поэту, изуродованному столь садистской экзекуцией, испытывать не может. Аллегория! Образ! Символ! Оно, может, разуму и понятно, но… душа не принимает! Ибо, пока еще душа эта цельная, не разрушенная противоречиями действительности, весь окружающий мир воспринимает . Такая душа — своеобразный «щит Персея» — до поры до времени защищает сознание ребенка от разрушительного воздействия сомнения. В 1824г. в заметках о стихотворении «Демон» Пушкин напишет об этом с присущей ему точностью и опрятностью: "…я вижу в «Демоне» цель более нравственную. Не хотел ли поэт олицетворить сомнение? В лучшее время жизни сердце, не охлажденное опытом, . Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нем сомнение, … Оно исчезает, уничтожив наши лучшие и … Недаром великий Гете называет вечного врага человечества — … И Пушкин не хотел ли в своем «Демоне» олицетворить сей дух отрицания или сомнения и начертать в печальное влияние его на нравственность нашего века?" (Ист.16, с.646-647).
В этих кратких, но очень содержательных заметках — ответ на зубовный скрежет Гефтера по поводу отказа Пушкина от «иудейского протагонизма» и скорой замены темы «Пророка» темой «Стансов». Да, противоречие суровой действительности: долгая, без всяких объяснений, опала и неожиданная милость нового императора породили в нем естественное сомнение — « куда ж нам плыть?» После аудиенции с Николаем I в минуту «духовной жажды» — сомнения. На «перепутье» появляется «шестикрылый серафим» (возможно, наугад перед сном открытая страница Библии на 6-й главе книги «Пророка Исайи») В результате — рождение «Пророка», который есть проявление "" сущность самого поэта, т.е. отказ от самого себя и одновременно согласие быть исполнителем чужой воли. Это чувство мучительно(отсюда столь кровожадные аллегории, коими наполнены книги библейских пророков), но, к счастью, , и, что особенно важно, это чувство , уничтожив только ему, Пушкину, присущие поэтические, но все-таки предрассудки души. И вот сомнения преодолены, отторгнут, и снова: