Доминанты
Шрифт:
– А как же интервью?
– Ты подготовила новые вопросы?
– Да.
– Оставь на столе. Я прочитаю и напишу ответы. При следующей встрече ты их получишь. Завтра я занят, так что предлагаю встретиться через день. Позвони послезавтра с утра, часов в десять. И помни, твои душевные шрамы великолепны: именно благодаря им, ты какая как есть: тонкая, ранимая, чувственная. Одна индийская пословица гласит: «У души бы не было радуги, если бы у глаз не было слез». Это как раз о тебе.
Он протянул мне книгу, на обложке которой я увидела название и автора: «Маркиз и Жюстина» Олега Волховского.
– Если появятся какие-то вопросы, запиши, чтобы не забыть. Неважно, будут ли они относиться к книге или к другим тревожащим тебя темам. Пойдем, подвезу.
Мы вышли на улицу, он махнул рукой, и тут же остановилась машина. Доехали молча, не желая разговаривать в присутствии водителя. На прощание он сжал мне руку почти до боли, медленно поцеловал кончики пальцев и напомнил: «Послезавтра. В десять. Звони». Я кивнула, выбралась из
Зайдя в квартиру, расшвыряла по углам туфли, прошла на кухню, поставила чайник и направилась в ванную – смывать остатки греха. Греха… Осознания того, что это грех, – не было совершенно. Казалось, мне должно стать стыдно за случайную связь с почти незнакомым человеком, но нет, ничего, кроме облегчения и спокойствия, я не чувствовала. Сделав себе чаю, завалилась в постель и открыла книгу. Очнулась только под утро, закрыв последнюю страницу. Внутри бушевало вулканическое желание, которое я оказалась бессильна утолить даже несколькими ночными мастурбациями. «Кто ты такой, мать твою, Максим Фастовский? – вертелось в голове. – Я знаю, чего ты от меня хочешь, но я не понимаю, насколько готова к развлечениям в стиле Маркиза и Жюстины, плеткам и прочим садомазохистским играм. Мне страшно. Хотя… Почему бы и нет? Такого со мной раньше не случалось. Вернее, я никогда не заходила за ту грань, где это могло оказаться серьезным. Так, ванильные игры, как сказали бы герои Маркиза и Жюстины. Неужели боль может оказаться такой сладкой, как это описывают? А может, он хочет, чтобы я его… порола? Нет, вряд ли. Он доминант по натуре. И надо признать, что в моих фантазиях эта тема присутствовала, так или иначе, хотя я и боялась в себе это открыть. Ах, Катя, Катя… опять тебя тянет к самцам, которые будут творить сумасшедшие обряды на алтаре своего члена, превращая секс в привычный ритуал…»
Мысли путались, и я совершенно не заметила, как уснула.
Личный дневник Максима
Я подозревал ее чувственность, такую еще нераскрытую, нуждающуюся в твердой и уверенной руке мастера. Погрузить ее в пучину сладострастия будет весьма любопытно и приятно. Ее дрожь передается мне, и наслаждение от этого возрастает тысячекратно. Сочетание желания и пугливости, боязни боли и привычки ее испытывать, пусть и в душевных проявлениях, распаляют мою фантазию. Я не хочу торопиться. Искушать, наблюдать, пробовать, играть – что может быть лучше! Сдерживать нетерпение, возрастающее с каждой минутой… Сладкая пытка для меня, о которой она и не подозревает. Жаль мне ее? С одной стороны да, с другой – нет. Взрослая женщина с душой обиженного ребенка. Владеть, властвовать, развивать – будет моим хобби, в котором я нуждался, сам того не понимая. Готовые на все сабочки уже давно прискучили, это изученный и доступный материал моей лаборатории. Предложив ей вполне безобидную книжку, я хочу изучить ее реакцию. Пожалуй, это лучший роман для пропаганды БДСМ, в отличие от того же маркиза де Сада, слишком откровенного и пошлого на взгляд привыкших к ванили женщин. Они не любят, когда все называют своими словами, грубыми неромантичными терминами. Что ж… Будем искуснее в этом вопросе. Не употреблять ненормативной лексики, привязывать к себе постепенно, не пугать раньше времени… В данный момент я чувствую себя ювелиром, осторожно и бережно пытающимся огранить алмаз и превратить его в чистейший бриллиант со множеством сверкающих граней. Я подсадил ее на несколько крючков, которые будут держать до той поры, пока она не войдет во вкус, и тогда вместо них появятся уже крючья. К тому времени она радостно предоставит им свою плоть для погружения. Жизнь становится все более возбуждающей, и это не может не радовать. Выдержка, Макс, тебе понадобится вся твоя выдержка, чтобы она не испугалась и не соскочила, или будешь кусать себе локти!
Глава 4. Женская линия
Пробудившись уже за полдень, я неохотно встала и пошла варить кофе, попутно взглянув на себя в зеркало. Ужас! Опухшие от вчерашних рыданий красные веки срочно требовали длительного умывания холодной водой. На душе было неуютно. Я чувствовала, что в моей жизни начинается новый этап. Что он принесет? Если бы можно было хоть одним глазком заглянуть в будущее! Я подумала о своих записках, которые стала вести не так давно, чтобы разобраться в том, что все же произошло между мной и мамой. Взяв чашку с горячим напитком, я села за компьютер и открыла файл.
Я думала, что сейчас нахожусь в коконе, из которого со временем может появиться бабочка. Но для этого требуется время. Нам всем нужно время, чтобы осознать свои ошибки, принять данные уроки и расправить крылья. Просто нужны терпение и мудрость, умение прислушиваться к себе, биению жизни, видеть в людях лучшее из того, что в них есть, и быть добрее.
В июле моя бабушка упала и сломала ногу. Учитывая то, что ей скоро должно было исполниться восемьдесят пять, я за нее волновалась. Выглядела она плохо, я даже думала, что она окончательно потеряла волю к жизни. Я пыталась ее подбодрить в перерывах нескончаемой беготни между врачами, аптеками, домом. Слава Богу, что Петя в это время находился со свекровью
А потом приехала мама – самый любимый человек в жизни бабушки. Приехала получать наследство, думая, что ее матери недолго осталось существовать на этой земле. Она много лет жила в другой стране, имела двойное гражданство и поставила своей целью получить причитающееся имущество, не особо заботясь о нынешнем бытии своей родительницы. Ее приезд не облегчил моей жизни, скорее усложнил, потому что кроме хлопот о бабушке мне пришлось взять на себя и заботу о маме, которая много лет весьма успешно играла в рассеянную и ни к чему непригодную барышню. Где купить хлеб и туалетную бумагу, как открыть входную дверь в квартиру, каким боком прикладывать карточки для проезда в метро… Ее постоянно раздражало все вокруг: яйца пахнут хлоркой и у них другой цвет желтка, люди на улицах хмурые и не умеют одеваться, в магазинах нет нужной марки японских водорослей, которые она привыкла употреблять в пищу… Меня это раздражало. Мама не хотела сидеть с бабушкой, не желала делать для нее хоть что-либо, а требовала всего от меня.
После операции бабушка боялась начинать ходить – ей было больно. Но я понимала: если она сейчас не встанет, она не встанет никогда, и всеми правдами и неправдами уговаривала ее сделать хоть несколько шагов по палате на ходунках. Когда я, измученная, уходила, появлялась мама со словами: «Мамочка, тебе больно, конечно, лежи. Не вставай». Она перечеркивала мои усилия одним легким движением, потому что ее целью было любым путем овладеть наследством. Что я могла поделать?
Есть много вещей, которые я не прощу ей никогда, потому что я и так простила слишком многое на протяжении всей моей жизни. Я уже не испытываю ненависти, но больше не питаю любви. Я вычеркнула этого человека из моей жизни, словно его не существовало вовсе. Но пережить такое не пожелаю никому.
Мама настраивала бабушку против меня, говорила ей всякие глупости, а та верила, потому что дочь не может врать, не может оказаться плохой – иначе для кого тогда бабушка прожила эту жизнь?.. Я страдала.
Когда мы с мужем забирали бабушку из больницы, она чуть не умерла у меня на руках в лифте своего дома. В узкий проем кабины инвалидная коляска не проходила, бабушке надо было встать и сделать с ходунками один шаг в лифт, чтобы доехать до восьмого этажа. Она долго отказывалась, но потом согласилась, ведь мы не могли нести ее вместе с коляской на руках столько лестничных пролетов. Она шагнула в лифт, мы сложили коляску и поехали, а мой муж помчался наверх пешком. Когда двери открылись, она внезапно обмякла, теряя сознание, ватным кулем повалилась на меня, закатив глаза, захрипела, а по ее ногам стала стекать моча. Одной рукой я держала бабушку, другой выпихивала коляску из лифта, пытаясь ее разложить. В голове билась страшная мысль: «Неужели это конец?», и паника нарастала. Подбежавший муж помог усадить бабушку в кресло, хлопал ее по щекам, пытаясь привести в чувство. Я трясущимися руками доставала и роняла телефон и ключи, не зная, то ли звонить в «скорую», то ли открывать дверь в квартиру, и не могла сделать ни того ни другого. Такого страха я не испытывала никогда, ведь я выросла с ней, она – все, что у меня было, постоянного и неизменного с детства. С трудом я открыла дверь, начала набирать номер «скорой», но тут бабушка пришла в себя и сказала, что ей лучше.
В день выписки моя мать ходила по личным делам, ей нужно было забрать новый загранпаспорт. Важное дело, учитывая то, что обратный билет она не брала, не зная, когда сможет вернуться. Я позвонила ей в истерике и наорала на нее за то, что она не находилась вместе с нами, со мной, в тот критический момент. В квартиру бабушки мать пришла через несколько часов… с нарядом полиции и заявлением, что я угрожала ее жизни… Конечно, служители закона этому не поверили, и она, рассердившись, ушла в отделение, чтобы накропать письменный лживый донос на родную дочь.