Домодедовские истории (сборник)
Шрифт:
…Слава и Нина играли в песке у нового дома, а их мамы писали письмо Нининому папе. Казалось, что тут такого, написать письмо, но оно не шло с первых строк. Женщины переживали, обсуждали каждую фразу, сомневались. Кто был больше заинтересован в этом послании, трудно сказать, но обе мамы очень старались.
«Здравствуй, Ваня!» – аккуратно вывела первую строку Вера, замялась и спросила подругу:
– Может, построже. Здравствуй, Иван, и точка. А?
Ольга посмотрела в потолок, который они недавно с ней белили, и ответила не уверенно:
– Этим не возьмешь. Он должен
– Жил бы в семье, было бы ему тепло.
– Ты же сама хочешь, чтобы он вернулся.
– Ладно, не переписывать же.
«У нас все хорошо. Вчера переехали из общежития в комнату. Заработала».
– Это верно.
– Не он же ее заработал.
«Пока живем с подругой и ее сынишкой, но скоро сдадим еще один дом и получим отдельную комнату. Такие у нас дела».
О делах писать легко, но письмо-то было задумано с другими целями. Вчера Вера и Ольга выпили немного вина по случаю новоселья, разоткровенничались, поплакали, вспомнили войну и решили что-то делать. Жизнь наладилась, вон какие хоромы построили. Дети растут здоровые, сами они не уроды какие-то. Почему бы все не уладить, не вернуться друг к другу?
Только как это сделать? В ноги кланяться мужьям они не хотели: одной мешала гордость, другая не раз обжигалась на этом с Торбовым. И решили подруги, разнорабочие на стройке, написать письма. Сначала Нининому папе, а потом, если все сложится, – и Славиному.
– Эх-эх. – Вера искромсала деревянную ручку с изящным пером. – О чем еще писать?
– О жизни нашей.
– А что о ней напишешь особенного? Сейчас все так живут.
– Ну, помнишь, как вчера, – всколыхнулось было Ольга, но умолкла. Подруги загрустили, молча разглядывая ими же крашенные стены, потолок.
– Про ребятишек напиши. Им тут раздолье, – предложила Ольга и удивилась: – Вчера так хорошо задумали, а сегодня не получается. Напиши, как в деревню ездила.
– Что ты. Там Тимошкин. Они, когда с фронта пришли, так цапались из-за меня. Умора! В деревне девок хоть отбавляй, а они сцепились.
– Действительно, хоть отбавляй.
– Про это нельзя писать.
– Ревнивый он у тебя.
Толку-то. Хоть бы письмо дочери прислал. Его кровь-то. Вылитая папочка. Хорошо, что алименты платит исправно, не то что твой.
– Мой вообще непутевый. А ты о стройке напиши. Как мы двухэтажки строим, как аэропорт у нас хотят строить самый большой.
– Точно! – порадовалась Вера.
«Скоро мы начнем строить аэропорт. Специалисты всякие нужны, особенно сварщики. Нам прораб учиться предлагал».
– Молодец! Вроде бы ничего такого, а намек дала.
– А если он догадается, что мы не просто так?
– Что ты. Очень правильно написала, как бы между прочим.
– А теперь-то что?! – Вера положила ручку на чернильницу, и опять на кухне зависла тоска.
– А, хватит с него, пусть сам думает, – сказала Вера, а Ольга вдруг вскрикнула:
– Не закрывай, придумала! Надо руку послать!
– Какую руку?
– Нинину. Нарисовать и послать. Мол, какие мы большие.
– Как нарисовать? Я не умею.
– Обвести. Лучше любой фотки!
– Точно!
Озарение обычно приходит внезапно,
– В овраге, наверное, – решила Вера, и, оставив письмо на кухне, женщины поспешили в овраг по соседству с Жилпоселком.
Дети любили там играть. Только и слышно было оттуда визг, крик, смех. Но сейчас из оврага доносился плач Нины и упрямое бурчание Славки: «Не будет тебя мама ругать, ты нечаянно, я видел».
– Что это? – крикнули мамы в один голос, увидев распухшую руку Нины.
– Девочка моя, как же так?!
Вера подняла дочь на руки, а Ольга скомандовала:
– Неси ее домой, а я у магазина машину поймаю.
На кухне Вера опустила дочь на табурет и уложила больную руку дочери на стол, где ожидало своей участи неоконченное письмо.
– Ой, убери, больно!
– Ну что ты, доченька, не плачь! – Вера вытащила из-под ее руки лист бумаги, ручку и занервничала. – Сколько можно машину ловить. Слава, иди посмотри, где она там.
Но в это время у подъезда задренькал мотор, и девочку увезли в больницу.
На кухне остались Ольга и Славка.
– Бумага какая-то, ручка.
– Это – письмо! – Ольга зажгла керосинку и, недовольная равнодушием сына, строго наказала: – Не трогай здесь ничего.
– Надо больно. – Славка ушел в комнату, грустно качая головой: «Теперь вообще гулять не пустит. Все лето дома играться».
Под вечер вернулась Вера с дочкой, уложила ее в кровать, вышла на кухню и обиженно выругалась: «Чертовы мужики! Письма им еще пиши, как дура какая-то!»
– Что у нее с рукой? – спросила Ольга.
– Ушиб сильный. Теперь на прогревание ходить две недели.
Ольга хотела что-то ответить, но не успела. Вера резким махом подцепила со стола лист, изорвала его на мелкие куски, бросила в ящик для мусора и, зло черпанув кружкой воды из ведра, буркнула:
– Спать пойду. Хватит дурью маяться.
Ольга с сыном тоже легли в свою скрипучую кровать, закрыли глаза и долго слушали, как тяжело вздыхала Вера и постанывала во сне Нина.
Угольный утюг
Мама Славки стояла спиной к кровати, но почему-то сказала:
– Проснулся? Полежи немного, я пока поглажу.
Разложила на столе белую рубашку его первой школьной формы, взяла левой рукой стакан, набрала в рот воды и как брызнет: сколько раз он пытался так красиво брызгать, ни разу не получилось. Тысячи крохотных капель воды с раскатистым хрустом зависли на миг в воздухе, разноцветно отражая утреннее солнце, и быстро опали на рубашку, а мама, наклонившись, растопырив руки, как большая птица, поставила стакан, одновременно подхватила с подставки на табурете чугунный утюг с дырками внизу, выпрямилась. Утюг проплыл над столом, замедлил ход как раз над рубашкой, мама чмокнула пальцем снизу по утюгу, мягко приземлила его на рубашку: та, равномерно обрызганная, влажно зашипела – то ли хорошо ей стало, то ли так принято у рубашек влажно шипеть. Славка приподнял голову, но мама почувствовала движение его любопытной души: