Дон Алехандро и его башня
Шрифт:
— По дороге кто-то едет.
Оливарес пошел за мной, желая закончить разговор. Серхио от него не отстал. Там мы все вместе и ввалились в башню, сразу наткнувшись на Хосефу.
— Хосефа, хочешь прибавку к жалованию? — огорошил я ее вопросом.
— Спрашиваете, — хихикнула она. — Кто ж на такой вопрос ответит нет? Разве что дура какая?
Я решил, что это положительный ответ, потому что вряд ли Хосефа считает себя дурой, и предложил:
— Удваиваю жалование при условии, что ты не общаешься с родными никоим образом и не ходишь в Дахену.
— Это зачем такое?
— Затем, что, если ты кому проболтаешься о гостящей у нас донне, убьют и тебя, и ее, — пояснил я. — А
— А долго так сидеть?
Но этот вопрос мог ответить только Оливарес. Он и ответил:
— В течение недели решится.
— Неделю посидеть тут можно, — решила Хосефа. — Что меня тянет в Дахену? Да ничего там интересного нет. Но нужно смотреть, чтобы донну никто посторонний не увидел. За себя я отвечаю — я никому не полсловечка, а вот за донну уже нет.
Лицо, о появлении которого сигнализировала моя сеть, уже благополучно проследовало по дороге и вышло из зоны действия чар, то есть увы, ехало совсем не к нам, чтобы сообщить, что все благополучно разрешилось. Впрочем, для экстренных сообщений у Оливареса был почтовый артефакт, парный к такому же у Карраскильи. Предмет чародейской гордости, жутко дорогое устройство, в которое входила только небольшая полоска бумаги. Зато перемещение было мгновенным и о приходе оповещал сигнал. Это я знал исключительно по рассказу проклятийника, потому как артефакт при мне еще ни разу не срабатывал. Но особо полезным он мне не казался, потому что я был уверен, что сообщение на него придет только в случае положительного исхода, при отрицательном Карраскилья будет спасать свою шкуру.
Собственно, я уверен, что, планируя заменить Рамиро на меня, эти два чародея, Оливарес и Карраскилья, как раз и занимались собственным спасением, потому что наверняка где-то по своей или королевской воле вошли в конфликт с младшим принцем. Очень уж характерная рожа была у Оливареса, когда он говорил про Рамиро. Не думаю, что чародеев так уж пугали наклонности принца, поскольку сами они чужую жизнь не слишком уважали.
Преследуемый этими безрадостными мыслями, я автоматически прошел на кухню, вытащил корзину с любезно выкопанной вчера Сильвией картошкой и принялся ее мрачно чистить. Душа требовала успокоения, а эти клубни на развод не подойдут, слишком молодые. Не ждать же, пока они высохнут и станут не то чтобы непригодны для использования, но однозначно для жарки не подойдут? Пюре — тоже хорошая тема, но не сейчас. Сейчас душа требовала именно жареной картошки. Стресс зажевать от общения с проклятийником.
— Ты это собираешься есть? — мрачно спросил проследовавший за мной Оливарес. — Совсем с ума сошел?
— Я вам предлагать не буду, — пообещал я. — И без того желающих хватает.
— Сангреларские растения вредны для здоровья.
— В этих нет чародейской энергии.
— Все равно, на себе экспериментировать нельзя. Ты важен для страны.
— Я не экспериментирую, а пользуюсь опытом предков.
Оливарес наклонился ко мне и прошептал так тихо, чтобы Хосефа не слышала:
— То есть твой прежний учитель это ел?
— Можно и так сказать, — согласился я, вспоминая всех моих прежних учителей и преподавателей. Никто из них не испытывал отвращения к картошке, насколько я помнил. — И не только он.
— Отчего он умер?
Вопрос можно было трактовать двояко, но учитывая время, которое прошло с момента моего попадания сюда, ответ был однозначен:
— От старости, дон Уго, от старости. И уж точно не от употребления картофеля.
— Ладно, — проворчал Оливарес, но тоже так, чтобы слышал только я, — вопрос с донной откладываем. Ей пока ничего не сообщаем.
— Если вы, дон Уго, предпримете в этом направлении не согласованные со мной шаги, то я на вас очень обижусь.
Смысл, который я вкладывал в слово «обижусь», Оливарес понял без дополнительных подсказок, но говорить, что я обнаглел, не стал. Он поморщился, придвинул к себе табуретку и сел напротив. Я встал, промыл нарезанные клубни, поставил сковороду с маслом на плиту и принялся резать картошку на мелкие ломтики.
Серхио, как завороженный, наблюдал за этим процессом.
— Дон Оливарес, у них нездоровый интерес к этому растению, — запричитала Хосефа, рассчитывая найти в проклятийнике поддержку. — Один раз попробовали — и все, зависимость.
— Просто получается вкусное и необычное блюдо, — пояснила вошедшая в кухню Исабель. — Дон Контрерас, вы же поделитесь с нами?
По прищуренным глазам Оливареса стало понятно, что ему пришла в голову страшная мысль: мы все здесь уже напрочь отравлены сангреларским растением и посему совершенно бесполезны для его целей.
Интерлюдия 8
Граф Лара изучал донесение Ортис де Сарата с определенным скепсисом, поскольку подозревал, что агенты собираются решить свои проблемы за счет Гравиды. Слишком все было нарочито обтекаемым, чтобы никакой исход проверки нельзя было поставить в вину написавшим отчет. Странное дело, у этой донны прямо пунктик какой-то на одиноко стоящей за городом башне. Возможно, донна использовала разрушающееся строение для каких-то своих мутных целей? Здание, куда никто не лезет из-за пугающих слухов, очень удобно со всех сторон. И для хранения чего-то подозрительного, и для содержания пленников, да даже для выращивания колонии десмондов на алхимические ингредиенты. А тут внезапно появляется хозяин здания, доход с десмондов получает сам, карманную банду выносит в ноль, да еще и не ведется на прелести Сильвии. Хотя с последним, решил граф, он несколько погорячился, потому что не поведись дон на обаяние Ортис де Сарате, его не удалось бы захватить по дороге из ее дома. Изменило бы это судьбу старшего принца? Кто знает. Иной раз сущая мелочь способна полностью перевернуть жизнь.
Поэтому и по второму пункту начальник Тайной канцелярии Гравиды испытывал определенные сомнения. Чтобы мибийский придворный чародей поехал в захолустье жрать клубни растения, привезенного из Сангрелара? Нет, Лара не сомневался в том, что Карраскилья может потреблять любую гадость, если та способствует притоку чародейской энергии. Но сомневался в том, что для этого чародей поедет дальше столичного рынка, торгующего чародейскими травками. Значит, причина была не в этих клубнях, а в тех документах, что придворный маг забрал из башни. Важны были эти документы для Гравиды или нет, чародей не знал. Более того, он не понимал, что такого важного могло быть у мелкого провинциального дворянчика. Или не такого уж мелкого, если к нему ездили и Оливарес, и Карраскилья, а не сам он оббивал пороги столь значимых чародеев?
Эти непонимания Лару беспокоили, но не сильно. Потому что не верил он в то, что ученик Оливареса выжил, а значит, все связанные с ним непонятки можно было забыть. Как, впрочем, не сильно верил и в то, что выжила донна Болуарте. Слухи о том, что она где-то в Мибии, скорее всего, запущены неизвестным игроком, желающим привлечь на свою сторону дона Болуарте, потому что в противном случае девушку бы уже предъявили общественности, как доказательство злокозненности гравидийских властей. Старшего Болуарте он на всякий случай взял под стражу, хотя прекрасно понимал, что отпустить придется. Или притягивать обвинения за уши, что могло не понравиться остальным аристократам. Болуарте не любили, но урон дворянской вольности не потерпели бы.